Поскольку надеяться в этой ситуации на аккредитацию в СБУ в качестве корреспондента российского издания было почти нереально, я решил подать заявку как американский журналист – благо я постоянно живу в США и регулярно пишу в американские СМИ.
Все получилось. В СБУ мне выдали аккредитационное удостоверение, где слово «журналист» по-английски почему-то было написано как «zhurnalist», а также пропуск на «временно оккупированную зону», то есть в ДНР.
Увы, и с этими документами чувствовал я себя все равно не слишком комфортно, так как периодически появлялась информация о том, что украинские спецслужбы «разоблачили» как шпиона очередного российского журналиста.
К тому же, на многочисленных блокпостах украинские военные реагировали на российский паспорт (а он нужен в дополнение к пропуску) приблизительно так же, как бык на красную тряпку.
В конечном итоге, правда, пропускали, но вопросов было уж слишком много. Тогда я стал показывать военным карту постоянного резидента Соединенных Штатов. И хотя на ней крупно было написано, что этот документ «не является паспортом гражданина США», служивые охотно принимали меня за американца и даже пытались говорить со мной на языке, который они считали английским.
Однако, один раз я все-таки «попался». Я только что вернулся из ДНР, и в моей фотокамере, которую пожелали посмотреть украинские военные, обнаружились снимки ополченцев.
И хорошо еще, что я ними в обнимку не сфотографировался. А ведь иногда сами журналисты (особенно этим грешат нынешние репортеры) по глупости даже с оружием позируют – тогда вообще конец!
Но и без того старший блокпоста преисполнился бдительности: «Вы, парень, какой-то очень «крученный». Куча американских документов, российских; ну, а фотки у вас вообще чудные. Да и перепустка (пропуск по-украински – И. Р.) дюже на фальшивую тянет.
Может, вы наводчик российский, а может и шпион. В общем, пусть приедут сюда люди из СБУ и пообщаются с вами».
Общение с эсбэушникми получилось мирным. Но все могло быть и хуже. Службисты сообщили мне, что мне повезло, что на месте был человек, выписавший мне пропуск, а то бы меня «задержали до выяснения подробностей».
Не всегда находил я взаимопонимание и с украинскими обывателями.
«Да нет, мои львовские друзья не будут общаться с российским журналистом, это исключено!» – огорошил меня знакомый киевский репортер.
После этого, договариваясь об аренде квартиры в Донецк, я представился американским журналистом (что тоже правда) русского происхождения и снова неудача. «Будете писать о том, что нас правильно там (на территории ДНР/ЛНР) убивают! Мы ненавидим вас, американцев, так же, как и «укропов». Нет у меня жилья для пособников убийц!» – написала мне местная женщина.
Тогда я решил говорить, что просто пишу книгу об Украине. Но как только я спросил венгерского журналиста из Закарпатья, есть ли среди местных венгров сторонники автономии, связь прервалась. С тех пор мой несостоявшийся собеседник больше ни разу не взял трубку. С тем же результатом завершилось мое общение с представителем украинской христианской организации, помогающей беженцам с Юго-Востока. Прямо мне в интервью не отказывали, но писали какие-то очень туманные ответы и даже отказывались дать номер телефона.
В конечном итоге после многодневной переписки христианин дал мне телефон какой-то другой благотворительной организации. Как мне кажется, его отпугнуло то, что меня интересовали не только проблемы, но и настроения в обществе.
– Поддержка автономии – это сепаратизм, то есть уголовная статья, да и вопрос о настроениях в регионе, где служба безопасности отлавливает «пособников террористов», очень скользкий, у нас нужно быть очень осторожным в общении с людьми, – объяснил мне местную специфику украинский правозащитник.
Другой особенностью современной Украины является крайняя нетерпимость к другому мнению местных журналистов. За короткий период времени я успел там поссориться по крайней мере, с тремя приятелями, с которыми великолепно ладил до начала конфликта.
Например, один донецкий журналист, работавший на российские СМИ, зачислил меня я во враги после того, как я спросил его, почему он, русскоязычный человек, воспитанный на Пушкине, Толстом и Достоевском, считает себя украинцем.
– У меня был размеренный быт, две квартиры, две машины и т. д., даже постоянное кресло на любимом стадионе «Донбасс-Арена», и тут приходит Россия и ради какой-то долбанной игры-войны с американцами все это уничтожает.
Миллионы исковерканных судеб! «Полтора миллиона человек бежали из своих домов!» – говорил он, буквально срываясь на крик. – А ты меня спрашиваешь: «А как же великая культура, Пушкин и Достоевский»? А носители великой культуры выкинули ценителей Пушкина и Достоевского из их домов, не разбирая.
Да, я русский по языку и пишу на нем, но мои дети пятый год скитаются со мной по съемным квартирам. Постоянное вранье ваших СМИ – вот и вся великая культура, и альтернатива, которую вы предлагаете Украине и ее русским. Политическая украинская нация формируется именно сейчас, и делает эту нацию Путин».