20 апреля 1945 года (в свой последний день рождения) Гитлер распорядился прекратить всякую подготовку к отступлению и уже начавшийся отход за По, отмечает Ц. А. четыре дня спустя, но майору приказали боеспособными остатками рассеянной пехоты, зенитками и танками прикрывать переправу беспорядочно бегущих частей. Майор берет Бекера к себе в адъютанты; так
, писал Ц. А., они приготовились сложить головы, но обеспечить товарищам отход. Автор сообщает, что в тот день обер-лейтенанту вспоминались разного рода высказывания, слышанные в штабе от генерала, например: солдат и присяга — одно понятие. Вспоминалось ему и то, что высшее счастье солдату способно доставить только сознание выполненного долга и что армия — как всегда в трудный час — еще теснее сплачивается вокруг фюрера. Будто эхом тех генеральских постулатов звучат собственные выражения обер-лейтенанта, когда он (в 47-м году, на чердаке во Фленсбурге или Хузуме) пишет о героическом мужестве, об ответственности перед товарищами, вручившими им свои жизни, и о геройской смерти (в противоположность бесславному концу). Фактически же новоиспеченный адъютант только и делает, что катается на мотоцикле взад-вперед между По и Финале, докладывает, развозит приказы, газует, тормозит, падает, лежит и вцепляется в землю, дабы она его удержала, в то время как город и деревни вдоль дороги к реке уже объяты пламенем. От Финале до пристани, откуда немецкие войска переправляются на другой берег, четыре километра. Американцы прорываются к берегу и с флангов атакуют пристань. Когда небо на востоке озаряется бледным свечением, заградительный отряд майора и связной мотоциклист в лейтенантском звании достигают южной дамбы: крики тонущих в водоворотах. Берега усеяны телами солдат, сраженных осколками снарядов, изрешеченных пулеметными очередями, словно мишени на стрельбище. Река в дыму и всполохах огня. Танки. Искореженные орудия. Неизгладимо. Неизгладимое впечатление, произведенное этим зрелищем, камнем ложится на Сердце автора, который сообщает о том, что, будучи искренен с самим собой, вдруг отчетливо осознал: Это ваших рук дело. Не накликайте на себя беду, какую и сами вообразить не можете. От идеализма до преступления — один шаг. Насилие рождает лишь насилие, а ответное насилие истязуемых куда страшнее вашей слабеющей воли.Ты и вправду еще помнишь свою книгу, Ц. А.?
Да. Разве я тебе не говорил?
Утром 24 апреля они вышли из боя. То, что он уцелел в этой мясорубке, писал Ц. А., обер-лейтенант Бекер воспринимает как щедрый дар всемогущей судьбы
, и добавлял, что он превратился в нищего. Кроме пистолета в кобуре, у него не осталось ничего. Даже куска мыла. Зубы он чистит деревяшкой, руки моет глиной. Солнце служит ему полотенцем. Обнищавший автор присоединяется к горстке солдат, которым спаситель-майор дал возможность переправиться на другой берег. (Из обломков дерева они смастерили плот.) Предварительная цель: Верона. Путь туда: бегство. (Отнюдь не столь добровольное, как под Болоньей, и уже не вперед.) Над равниной нависает черное дымное небо. Стоит адская жара. Молча все трое совершают изнурительный переход — автор, обер-лейтенант Бекер и Ц. А. — и уже перестают замечать друг друга. Лишь в оценке погоды они единодушны: стояла адская жара, стояла страшная жара, стояла дикая жара.3
За Бюлем начались уже знакомые виноградники, которые Августа проезжала днем. Окна первой оказавшейся на ее пути гостиницы были темны, второй — тоже. В следующей деревушке она спросила женщину, стоявшую у двери дома и искавшую в сумочке ключ, где тут можно переночевать. Женщина ответила: Сейчас, после троицы, почти все гостиницы закрыты. Она продолжала рыться в сумочке, пока наконец не нашла ключ. Уже с порога она крикнула Августе вдогонку: Попробуйте в соседней деревне!
В Умвеге? — спросила Августа.
Нет, сказала женщина. Умвег будет чуть дальше.