Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Августа свернула с шоссе на окольную дорогу, уводившую вверх, к виноградникам. Она шла боком, чтобы не терять из виду долину, медленно кренившуюся с каждым ее шагом. Августе чудилось, будто земля ускользает у нее из-под ног. Неужели я полечу? Неужели я могу летать? Два давних сновидения. Под ногами был асфальт, но чувство полета не исчезало. Она огляделась вокруг. Луна поднялась совсем высоко, маленькая и белая. Августа дошла до опушки леса и там остановилась. Теперь долина Рейна со всем своим простором казалась отлогим холмом, увенчанным небом. Автомобили прорезали ее лучами своих фар, вдоль по ней, из одного конца в другой, двигался поезд — крошечный, далеко-далеко. А у ее подножия — виноградники, расходившиеся прямыми и диагональными рядами: причесанная природа в условиях лунного освещения. Листочки на лозах только-только распустились. Выше виноградников по лесной опушке пролегала дорога, но Августе идти дальше не хотелось. Пала роса; у Августы промокли ноги. Вниз она возвращалась теми же крутыми извивами дороги. Пробили часы, еще одни.

Седьмая попытка объясниться с Ц. А.

Возможен и другой вариант. Например, Августа могла бы спросить: Ты еще хорошо помнишь свою книгу? Возможно, Ц. А. кивнет. Затем он поднимет голову, посмотрит на Августу и скажет: Что ты подразумеваешь под пустыми словами?

Пустые слова.

Ц. А. смотрит в раскрытую перед ним старую амбарную книгу и берет карандаш. Прямо так сразу? Ведает ли он, что творит? Она стоит затаив дыхание. Он вычеркивает строчку. Неожиданно Августа говорит: По мне, можешь оставить как есть, Ц. А., ты ведь не сейчас это писал. Я не хочу тебя поучать.

Ц. А. не отвечает. Она видит: он листает и зачеркивает, листает дальше, вымарывает целые страницы. Да, пустые слова, теперь я и сам вижу, приговаривает он. Занеся над книгой карандаш, он пробегает глазами то, что осталось от написанного. Так-то оно понятнее будет, приговаривает он. Правда, теперь это совсем другая вещь.

Августа говорит: Конечно, другая. Так ведь в те времена и происходили совсем другие вещи.

Ц. А. кивает. Он зачеркивает еще одно слово.

Реальная картина?

Из окна своей комнаты Августа смотрела на виноградники. Сверху, с лесной опушки, обзор был намного шире, даже деревенская улица как бы суживалась. Взглянув поверх прилизанных холмов на лесную опушку, Августа вдруг ощутила сильный прилив радости от того, что глубокой ночью или совсем ранним утром побывала на горе. Разбежаться — прыгнуть — разбежаться — прыгнуть — разбежаться — больше не думать, больше не говорить.

Когда в августе того же года она на неделю приехала в Айнхауз, Ц. А. явно избегал с нею встреч. Она понимала, что он ждет ее отзыва, но тоже решила первой не начинать. На третий или четвертый день Ц. А. не выдержал: Ты прочла мой дневник?

Да, сказала Августа.

Ну и?..

Ты еще хорошо его помнишь?

Да, сказал Ц. А., настолько, что он мне снится.

Он задрожал. Казалось, он дрожал не от душевного волнения, а от того, что по нему пропустили слабый электрический ток. Возможно, он даже не ощущал этого. Августа посмотрела на него в упор. Он никак не отреагировал на ее взгляд. Тогда ей захотелось быстро кончить разговор, как-нибудь, только быстро. Она сказала: Я и сама задавалась твоими вопросами. Над ними я могла бы думать в бессонницу. Впрочем, в бессонницу я над ними и думала.

Ты имеешь в виду то место, когда нас били при отступлении?

Скорее, я думала над тем, что могла бы сейчас тебе сказать.

Если ты меня поняла, можешь ничего не говорить, сказал он, дрожа.

Августа сказала: Я тебя не поняла.

Устроить большие общественные пустыни, думала она, куда всякий мог бы пойти и кричать так долго, так громко, так часто, сколько ему нужно. Пусть будет своя пустыня у больших городов и своя — у маленьких. Не забыть еще о деревнях и селах.

Лежа в постели, Августа думала об искусственных пустынях, пока не заснула.

…С ВЫЕЗДОМ НА МЕСТО

1

Теперь его уже ни о чем не спросишь, сказала тетя Хариетт. Она сидела в кресле, которое попросила Августу придвинуть к окну, но смотрела не в окно, а в комнату, так как дневной свет резал ей глаза. Маленькая, ссохшаяся, седенькая старушка — Августе показалось, что лицо ее осунулось и еще больше сморщилось, резко обозначились скулы. Прошлой осенью тете Хариетт исполнилось семьдесят семь. Августа села перед нею на корточки, взяла ее за руку. Движения и действия прежних лет: сесть на пол, взять тетю Хариетт за руку, массировать ей кисть, потому что от плохого кровоснабжения пальцы были красными и холодными.

Покойника уже не спросишь, сказала тетя Хариетт. Разрыв сердца — ну надо же!

Августа разминала ей руку.

Пятьдесять шесть — разве это возраст?! Свободной рукой она погладила Августу по голове и сказала: Бедная девочка.

Помолчав, она продолжала: Он сам себя посадил в клетку и не хотел, чтобы его оттуда вызволили. Я относилась к нему с симпатией, но, когда ты бессильна помочь, симпатия только тяготит. Поэтому предпочитаешь держаться в стороне. Странно, приезжая ко мне в Швецию, он был совсем иным, чем в Айнхаузе.