У причала в Травемюнде стояли паромы, которые ходят в Скандинавию. За деревьями просвечивал бело-красный маяк. Августа поехала по Кайзераллее, мимо курзала и казино. Отели были закрыты, жалюзи опущены. Дома имели вид неубранных декораций к какому-нибудь фильму, действие которого происходило на морском курорте в начале века.
Августа припарковалась у «Храма моря» и вышла из машины. Ветер был влажен от водорослей и соли. На горизонте плоского моря качалась неясная точка. Когда Августа прищурила глаза, точка исчезла. В воздухе дрались две чайки. Море было бесцветным, вылинявшим. С большей бы радостью Августа поглядела на солнечные блики, желтую ленту, тянущуюся по черно-зеленому бутылочному стеклу.
Ц. А. моря не любил, хотя и вырос на Балтике. Он помнил, что впервые увидел его, сидя на руках у бонны. В те времена на пляжах еще существовали передвижные кабины. Бонна подвозила кабину к воде и окуналась вместе с ним. Это он сохранил в памяти.
Августа пошла лесом по дороге, ведшей в гору от «Храма моря» к ресторанчику «У обрыва». На буках уже распустились молоденькие, яркие листочки. С наветренной стороны гладкие стволы деревьев были черны, так что возникало впечатление, будто в удвоенно-тусклом свете они отбрасывают двойную тень. Почему Ц. А. не любил моря? Потому что оно не было его собственностью и про него нельзя было сказать
Августа задумалась о Ц. А. Она не почувствовала особой боли, вспомнив последнее, что узнала о Ц. А. после их разрыва. Некий друг, некий
За перелеском круто поднимался росистый луг. Она взбежала на гору. С огромной высоты ей открылось море: таким она его еще не видела никогда. Оно было черным. Августа в жизни не представляла себе, что Балтийское море может быть черным: прежде она здесь не бывала. Черный металлический щит, прислоненный к обрыву. И небо над ним тоже казалось черным, высвеченное шедшим ниоткуда светом, озарявшим бухту. Августа стояла ослепленная этим светом, разбитая после бессонной ночи. Она мерзла, у нее кружилась голова. Она зачарованно смотрела на море и на чаек, паривших над обрывом.
Где-то по ту сторону бухты лежал Айнхауз. Она попыталась вспомнить, в какое время стала просыпаться деревня с тех пор, как субботу сделали нерабочим днем, но так и не вспомнила. Драят ли уже егеря охотничьи рожки, готовясь улюлюкать за деревьями? Ей чудилось, что, прищурившись, она различает вдали шпиль деревенской церкви, но тут начал накрапывать дождь и, хлынув по-настоящему, загасил ее разгоревшееся воображение. Она втянула голову в плечи. Ты меня не увидишь, Ц. А., ни среди восьмисот избранных, ни среди твоих людей. Меня не будет на похоронах, ведь и тебя тоже не будет. Тебя не будет — меня не будет, значит, мы квиты. Но, заметив, что счет не сходится, она тотчас опустила слово
ГЕРТ ХАЙДЕНРАЙХ
GERT HEIDENREICH
© 1982 by Claassen Verlag GmbH, Düsseldorf
Перевод E. МАРКОВИЧ
1
Боде повезло. Он умирает не среди бесконечного милосердия больницы; для него не держат включенными разные мудреные аппараты; ритм его сердца не записывают мониторы. Боде умирает там, где четыре года назад стоял вместе с Марианной и сказал: «Здесь смерть была бы, наверное, сносной; неотрывно глядеть в морскую даль — это бы меня успокаивало».
Генрих Эммануэль Боде умирает на берегу моря. Точнее — на побережье Атлантики. Выпрямившись, сидит он на бетонной скамье у пляжа. По карте скамья эта расположена в бухте, примыкающей к деревне Ле-Пти-Даль, что означает «Малые меловые скалы». В точности тысяча двести километров от последнего места жительства Боде в Федеративной Республике Германии.