Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Всего несколько метров сизого галечника, и вот он — пенящийся край Атлантики; вода подползает с легким шипением, лакомится, уносит живую жизнь, забирает малую частицу с внешнего края существования Боде, увлекает в свои глубины, перемешивает, растворяет, возвращается за новой добычей.

Боде повезло вдвойне. Ему несут облегчение чайки: изображают полет ангелов. Ему несет облегчение театр облаков: для забавы Боде в нем разыгрывается волнующая сцена — как белый медведь сожрал солнце. Ему несет облегчение галька: крупные, величиной с кулак, круглые камни упорно пробиваются к морю. Но прежде всего — ослепительная обнаженная полоса неба над черным краем Атлантики. Взблески волн — тоже добрые знаки: как будто сюда, на прогулку по вечернему пляжу, плывут тысячи пловцов и сигналят зеркальцами о своей любви к земле. Так все это облегчается для Боде.

Он осматривается: что же еще? Белая лаковая краска облезает с деревянных перил лестницы в семь ступеней, что ведет с шоссейной дороги на пляж. В уголке, укрытом от ветра, между лестницей и стенкой набережной, — осколки стекла, пластмассовые стаканчики, банки из-под кока-колы. Разъеденные соленым ветром бинты, лоскутки, красные пластмассовые палки от сломанных мельниц-вертушек, серебряные бумажки, презервативы, лопнувший сачок для ловли раков с хорошо сохранившейся нейлоновой сеткой. Среди зловония водорослей, белых комочков рыбьей икры, мочи и гнилого дерева Боде умирает поистине приятно.

Чуть подальше, метрах в сорока от того места, где сидит Боде, кто-то спускается, шаркая ногами, по другой лестнице, той, что ведет от автостоянки; человек садится на нижнюю ступеньку. Это местный житель, бензозаправщик из гаража Лекуте, моложе Боде, лет тридцати, коренастый, краснолицый, с белесой, будто посыпанной солью, шевелюрой. Сегодня понедельник, у него выходной. Он одет под стать событию, о котором еще и не подозревает: темный костюм, кажется темно-синий, точнее не определишь в этом резком, бьющем в глаза свете. Вот он нагибается, вытягивает руки, зачерпывает камушки, выпрямляется и бросает их один за другим в пену прибоя. Волна откатывается. Набегает снова. К моменту, когда она приближается, бензозаправщик уже пополнил свои запасы гальки и опять швыряет их в воду.

Боде повезло. Повезло тысячу и один раз. Он умирает не сразу, умирает снаружи. Человек за человеком. Все Боде, сколько их ни есть, должны удалиться, чтобы мог быть уничтожен один, последний: тот, кто укрылся в самой сердцевине; тот, кто не хотел здесь жить, да никогда и не жил; тот, кто постоянно рвался домой. Никакие сентиментальные охи да вздохи ему не претили. Тот единственный, кто — когда все Боде ехали в поезде, на перегоне Саарбрюккен — Мец, и предъявляли свой паспорт таможеннику — готов был заорать: «Не выпускайте нас, мы не вернемся назад!» Другим Боде пришлось заткнуть предателю глотку, скрутить ему руки за спиной.

Так началось свободное одновременное существование многих Боде.

Паспорт гражданина ФРГ на имя Генриха Эммануэля, фото — одно на всех, местожительство — на юге республики, многочисленные штампы, неоднократно продленное удостоверение личности, столько-то карточек в стольких-то западногерманских «банках информации». Хватит, никакой больше информации о моей персоне! — решил Боде. Довольно быть возмутителем спокойствия. Он хотел иного, хотел перемен. Но перемены так и не наступили.

Боде говорил: «Эта страна слишком для меня мудреная: правые голосуют за канцлера левых, чтобы левые проводили политику правых».

Это был его «фельетонистический период».

Боде говорил: «Европа — социалистическая роза в вялой руке высокопоставленного банковского чиновника».

Это был его «период кабаре».

Боде говорил: «Выбирая между большим и меньшим злом, я выворачиваю свой мозг наизнанку, даю ему стечь по капле и готовлю себе из него последнюю трапезу приговоренного к смерти».

Это был его «период афоризмов».

Все эти периоды — в прошлом, Боде сидит на бетонной скамье в бухте Ле-Пти-Даль на побережье Атлантики. Он умирает снаружи. Человек за человеком. Все более обнажая сердцевину.

Высоко над этим скоплением людей с одним паспортом — в небе — смеются чайки. Что же делать чайкам, как не смеяться над орлом с паспортной печати?

Всевышнему известно, как Боде чертовски повезло. Он умирает, и с него, как пластиковые оболочки, одна за другой спадают кожи, которыми обросли его воспоминания.

2

На вопрос, откуда он приехал, Боде отвечает:

— Из безмолвной страны, le pays muet. Нет, не в отпуск.

Владелица булочной мадам Гено первая распространяет весть, что этот приезжий, этот сухопарый тип, — немец. Она знает все доподлинно от нотариуса из Вальмона. Свеженькая новость в дополнение к свежему хлебу.

Этот немец купил старый трактир на берегу. Фамилия его — Боде. Нотариус, мсье Ляшевр, самолично оформил договор о продаже.

Мсье Ляшевр сказал немцу: