Они вышли в парк. Усыпанная гравием дорожка привела к большому каскаду. Верхняя плотина была закрыта, фонтаны не работали. Дно бассейна и ступени каскада очистили от водорослей и известковых осадков. Пестрый мрамор, поблескивавший от влаги, лежал перед ними амфитеатром.
Боде спросил:
— Ты слышала, как Деловитке оценил твоего мужа?
Марианна ответила:
— Я только наблюдала, как они стояли рядом в небольшой группе. И как Деловитке откинулся назад, чтобы из-за плеча соседа взглянуть на себя в зеркало. При этом он едва не потерял равновесия и ухватился за фалды его фрака.
— Он сказал твоему мужу: «Великий немецкий роман должен возродиться». И еще: «Марцин, вы гордость нашего города».
Марианна рассмеялась. Боде спрыгнул на дно бассейна, воздел руки к небу.
— Великий немецкий роман! — выкрикивал он. — Что это такое? Это всегерманская загробная болтовня, это простодушнейший плач простака Симплициссимуса над беспросветной ночью своего времени, то есть, говорю я вам, это обсмеянное Эйленшпигелями, недостойное и жалкое «дважды два» раздвоенного мещанина германской нации; в конечном итоге это комплексное путешествие воздухоплавателя на волшебную гору или бесполезность всякой литературы в собственной стране! Мы напишем его вновь, во славу господина Деловитке, мы спустим великий немецкий роман с заоблачных высот на грешную землю! Благодарю за внимание.
Он поклонился, Марианна захлопала в ладоши. Она протянула ему руку, он поставил ногу на край бассейна, подтянулся с ее помощью и встал перед ней; внезапно, как будто не было всех этих прошедших лет, они очутились в замкнутом круге безмолвия. Затем они ринулись с дорожки под сень деревьев. В них не было нежности. Скорее ими завладело отчаяние. Раны Боде открылись, и Марианна вошла в них безмолвно, без утешений. Боде было очень стыдно…
Затем они лежали в траве, отодвинувшись друг от друга, избегая прикосновений. Ему хотелось закричать, заплакать. Ей хотелось что-нибудь ему сказать. Но они продолжали лежать неподвижно, два светлых пятна под деревьями, и их пробирало стужей. Чуть позже они выбрались из парка, схватили такси и поехали в греческий ресторан, где танцевали друг с другом, единственная пара, под улыбки четырех греческих рабочих. Тут только они осмелились мягко прильнуть друг к другу.
Поздняя ночь. Марцин сидит за кухонным столом. Перед ним в бутылке светлая прозрачная жидкость — водка.
— Да не стойте вы передо мной как детишки, охваченные раскаянием, — говорит он.
— У нас нет раскаяния, — отвечает Марианна.
— Пожалуйста, никаких описаний, никакого анализа, — говорит Марцин. — Фантазия у меня и так богатая.
— Нам нужно поговорить, — настаивает Боде.
— Нам нужно выпить, — перебивает его Марцин. — Или ты не желаешь пить с рогоносцем?
Боде пьет.
— А теперь я хочу глазунью, — заявляет Марцин, подходит к плите, ставит сковородку, разбивает в нее четыре яйца. — Вообще-то я рад, — продолжает он. — Я всегда этого ждал. Теперь мне нечего больше бояться. Теперь это ваша проблема.
— Ты пытаешься увильнуть, — говорит Марианна.
Марцин вываливает яичницу на тарелку, отрезает себе ломоть хлеба, несет все это на стол.
— Что может быть приятнее глазуньи в четыре утра. А вы не голодны? Ведь после таких эпизодов всегда ощущаешь дикий голод.
Марианна резко встает со стула.
— Ты будешь спать у него или у меня? — спрашивает ее Марцин.
— У себя, — отвечает Марианна, — в моей комнате.
— Софа там неудобная, — говорит Марцин. — Мы купим новую. Я всегда это предчувствовал. Но о том, чтобы купить новую софу, не подумал.
Он наливает себе полный стакан водки.
— Ты себя так уморишь, — говорит Марианна.
Марцин поясняет:
— Мне станет плохо, и меня вырвет. Я жажду, чтобы меня вырвало. Хочу очиститься. А больше ничего не хочу. Особенно разговоров. Все, что мы сейчас друг другу наговорим, будет скверной литературой. И ничегошеньки не изменит.
Марцин медленно, не отрываясь выпивает свой стакан.
8
Боде пристально следит за почтальоном Рету, когда тот, как обычно, объезжает террасу трактира, коротко притормаживает на стоянке и бросает свой традиционный взгляд на море, когда затем он сворачивает на узкую крутую дорогу по краю меловых скал, выжимает полный газ из мопеда и начинает подъем от уровня бухты к зеленому плоскогорью. Маленькая вертикальная фигурка. На первом из трех витков серпантина Боде теряет его из виду.
— Прежде чем начать ремонт, обратитесь ко мне, — сказал ему Рету. Его брат — один из пайщиков фирмы стройматериалов в Фекане.
Но Боде все никакие начинает.
Лавочники в Ле-Пти-Даль рассчитывают, что он купит у них инструменты, лестницу-стремянку, обои, краски. В булочной мадам Гено заключаются пари: начнет ли Боде с отделки фасада или с ремонта внутренних помещений. Но Боде все никак не приступит к делу.