Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

На следующее утро Боде совершенно случайно наткнулся в павильоне № 5 на президента и его свиту и оказался свидетелем чрезвычайного происшествия. У него на глазах молодой сатирик попытался вручить президенту белую жилетку, заляпанную коричневой краской[97], а три президентских телохранителя поволокли его за павильон и там зверски избили — так, что, лежа ничком, он не в состоянии был пошевелиться. Тут подоспели друзья молодого человека, перевернули его на спину и стали громко звать врача. Телохранители, сделав свое дело, спокойно удалились и как ни в чем не бывало примкнули к свите президента. Боде наблюдал далее, как санитары из машины «Скорой помощи», медленно ехавшей за президентской свитой, палец о палец не ударили, чтобы оказать пострадавшему помощь. Так же как не тронулся с места и сам Боде, молча усвоивший этот урок на тему «Свобода в ФРГ»; он только чувствовал себя прескверно, отдавая себе отчет, что для него это не неожиданность.

Через несколько часов, когда весть о случившемся разнеслась по всей выставке, Марцин прикинул в уме, не следует ли ему публично отказаться от запланированных выступлений и интервью, но затем поддался на уговоры издателя и решил продолжать рекламировать свою новеллу.

Что касается Боде, то, пройдя на вокзале усиленный контроль вооруженных до зубов полицейских, он той же ночью покинул Франкфурт.

Красно-бурые, желтые, белые. Краски меловых скал, когда они пропитаны влагой. Ночью с северо-запада принесло шторм с дождем. В стеклянные стенки телефонной кабины на плас де л’Эглиз яростно хлещут дождевые капли. Боде трудно расслышать, что говорит Марианна. Он просит выслать ему две книги из его библиотеки. Она спрашивает:

— У тебя все в порядке?

Боде отвечает:

— Как всегда. А у тебя, у Марцина?

— Я ухожу от него, — говорит Марианна. — В феврале получаю место в Берлине.

— Почему именно в Берлине? — растерянно спрашивает Боде. Сверкающий черно-белый диск автомата. Боде кричит в трубку: — У меня кончаются монеты. Ты сообщишь адрес?

— Не знаю, — отвечает Марианна. — Сообщу, если тебе это так важно. Книги обязательно вышлю.

Связь обрывается.

Наутро после шторма океан еще шипит и выплевывает пену. К вечеру он становится неподвижным, свинцово-серым. Солнце над горизонтом — как жестяной диск.

В поле зрения Боде на пляже появляется пешеход. Он шагает у самой кромки воды. Время от времени останавливается, одна рука в кармане брюк, другая, полусогнутая, все время приподнята, как будто он приветствует кого-то в море. Он с трудом пересекает каменистый пляж и поднимается на набережную — не по лестнице, а по бетонному скату, где во время прилива спускают на воду суда. Проходит мимо покосившейся хибары с электрической лебедкой, мимо автостоянки — к террасе. Смотрит снизу вверх на Боде. Кивает на океан:

— Что, утихомирился наконец, верно?

— Верно, — отвечает Боде.

Он видит, как залоснился во многих местах черный костюм незнакомца. Видит пятна и черную кайму на белом шелковом шарфе, которым тот дважды обмотал шею, один конец элегантно свесив на жилет, а второй закинув за спину.

— Солнце маленькое и бесцветное, — говорит незнакомец. — Это ведь к плохой погоде, верно?

Он всходит на террасу, путаясь в траве, разросшейся между плитами, приближается к стоящему у перил Боде, подает ему руку.

— Базиль, — представляется он, — доктор Базиль.

Он, конечно, не единственный врач в поселке, сообщает он о себе, но единственный, кто хоть малость смыслит в своем деле. Его дом сразу же за церковью, Боде наверняка его знает — тот, что до самого верха зарос плющом, а в саду изгородь из рододендронов, самая роскошная между Кани́ и Феканом.

Конечно, подтверждает Боде, изгородь из рододендронов он знает.

— Себя вы можете не называть, — говорит мсье Базиль. — Вы немец, зовут вас Боде, вас знает здесь каждая собака, верно?

Он заворачивает черный табак в желтую маисовую бумагу, скручивает толстую кривую сигарету, протягивает ее Боде. Сворачивает себе вторую такую же.