Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

— Смертельный номер, — объявляет он и глубоко затягивается. — Но еще опаснее глядеть на море, когда солнце заходит, верно? Солнце — это хищная прожорливая улитка, она ползет по воде и оставляет за собой след — сверкающую клейкую дорожку. Чистый яд, упорный и цепкий. Знаю, мсье Боде, вы думаете, что вы вне опасности. Каждый так думает о себе до поры до времени, верно. Но улитка умеет ждать. Ждать целые годы. Она в союзе со здешним климатом. Вечные дожди, вечные шторма, весной — грозы. Вечные облака над землей, ползут неведомо куда. Поверьте, это сводит людей с ума. Здесь все сумасшедшие. Только крестьяне там, наверху, не сумасшедшие, хотя наделы у них нищенские, каждая пядь земли на счету, каждая пядь идет под картошку, под капусту, под лук, верно? Но они, представьте себе, нормальные люди. А почему, мсье Боде? Да потому, что всегда глядят в землю, и это их спасает. Здесь, в бухте, где мы позволяем себе такую роскошь, как разводить цветы в палисадниках, улитка и находит свои жертвы. Сначала человек начинает пить. Затем он идет на пляж. Немножко поплавает и возвращается на берег. Каждый раз отплывает чуть дальше от берега, верно? Как жучок, который стремится к солнцу. И однажды на сверкающей дорожке он уже вообще не поворачивает к берегу. Где-то на глубине слизистый след становится вязким, как клей, схватывает намертво. Жучок последний раз хватает усиками воздух, и вот его уже нет. Никакой врач тут не поможет. Через месяц улитка тебя отпускает, и Атлантика вышвыривает твое тело на берег, где-нибудь подальше, возле Вёлетта или где еще.

Базиль сплевывает и снова сует в рот обугленную холодную сигарету. Облокачивается на перила. Пристально глядит на солнце. Молчит.

— Можно вам что-нибудь предложить? — спрашивает Боде. — Чай? Кальвадос?

— Буду рад, если вы придете ко мне в гости, — говорит врач. — По вечерам у меня пропасть свободного времени. Или мы можем вместе пообедать в гостинице, верно? Я вас приглашаю. Завтра? D’accord[98].

Он круто поворачивается и, не прощаясь, уходит.

«Вы подружились с господином доктором Базилем?» — спросит Боде владелица булочной. «Мы по временам беседуем друг с другом», — призна́ется Боде.

«Мсье Базиль так одинок, ему нужен друг, — сообщит мадам Гено. — Он стал чудаковат с тех пор, как это произошло… ну, вы знаете, с его дочерью… Как, вы ничего не знаете? Молодая девушка утонула в море, почти четыре года назад. Одни говорят, ее отнесло течением. Другие уверяют, что она нарочно… Вы меня понимаете?.. Будто бы она была несчастна. Связалась с каким-то бессовестным типом из Руана, у которого был здесь летний домик. Видите ли, подробностей я не знаю. Но тот тип после этого вскорости продал свой домик и укатил. Красавица она была, скажу я вам, всего семнадцать лет, и уже вела все хозяйство в доме доктора. Если хотите знать, тут все ясно как на ладони. Можете спросить хоть кого угодно. Несчастная любовь, никаких сомнений. И он вам ничего не рассказывал?»

«Нет, — вынужден будет признать Боде. — Он ведь знал, что мне и так все станет известно».

В заключение мадам Гено скажет:

«Хорошо, что я уже вышла из того возраста, когда случаются такие ужасные любовные истории».

10

Когда осенью 1980 года Боде пересек границу, когда в Париже пересел в метро от Восточного вокзала на Сен-Лазар и еще раз сделал пересадку в Руане, он был убежден, что навсегда распрощался с безмолвной страной, откуда он был родом.

Там люди старались не допустить к власти кандидата, которым сами же втайне трусливо восхищались. Там некоторые объединились под знаменем свободы и не знали, что им с этой свободой делать. И Марцин ради этого вновь вышел из своей изоляции. Каждый должен внести свою лепту в общее дело, заявил он и написал сатиру на того кандидата.

Боде предполагал решительно отрезать свою жизнь от событий последних лет, которые сделали ее невыносимой. Перерезать нить времени. Отделить одну часть от другой, по-новому организовать остаток дней. Совсем иной образ жизни, свободная личность. Разорвать пуповину, соединяющую его со страной, где хоронят за государственный счет, со страной невыносимого гнета, чиновничьего высокомерия и отношения к народовластию, которое граничит с порнографией.

Политические события, столбцы последних известий прочно застряли в его голове. А то, что он надеялся сберечь, постепенно исчезало.

Казалось, еще легко оживить в памяти немногие приятные образы. Но лица, ландшафты, города уже теряли четкие очертания, друзья с их словами, жестами, казалось, утекли из него, когда люди из Ле-Пти-Даль проткнули водосточные трубы и очистили от листьев водостоки.

Боде подготовился к зиме. Заменил проводку, ведущую от ящика с пробками в зал и на кухню; наладил освещение, поставил дополнительную розетку. Приобрел газовый обогреватель.

Однако на втором этаже ставни и двери были по-прежнему заперты.

Он купил себе штормовку и ходил по пляжу в дождь и бурю — гордо и почти весело.

Волны, высоко вздымаясь, набегают на берег, — море широко разливается, откатывается, собирается с силами, взбухает и снова штурмует землю.