Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

— Не знаю, поможет ли это тебе, — начинает он, — но я расскажу тебе три истории, а ты можешь их толковать, как тебе угодно. Первая история — о молодой девушке, которая поехала посмотреть на Гитлера, но так его и не увидела. Вторая история — о мальчике, который никак не мог взять в толк, почему его считают нацистом. И, наконец, третья — о шраме на голове учителя, который всю жизнь напоминает ему о свободных, демократических порядках в его стране.

Боде усаживается поудобнее.

— Рассказывай, — просит он.

— Пожалуй, я начну с мальчика, — говорит отец. — В ту пору, в сорок девятом году, мальчику было без малого семь лет. Он ходил в первый класс и еще с превеликой гордостью носил на спине свой черный эбонитовый ранец. В ранце громыхали два грифеля и обломок грифельной доски. Путь мальчика в школу вел через железнодорожный переезд в деревню. Был теплый, солнечный день, все шлагбаумы были открыты, мальчик вышел заблаговременно и не торопился. Дойдя до первых домов на главной улице, он услышал, как женщина что-то крикнула ему вслед. Он не разобрал слов и остановился. Женщина и ее муж выглядывали из открытого окна, опираясь на подоконник. Теперь оба крикнули вместе, и мальчик уловил наконец, что́ они кричат. Они кричали: «Нацистский ублюдок! Нацистский ублюдок!» Мальчик понятия не имел, что они имеют в виду. Но он испугался и бежал до самой школы. Там он сел на ступеньки у входа и заплакал. Сам не зная почему. Учительница не сумела его успокоить. И отослала его домой. Дома он спросил у отца, что такое нацистский ублюдок. И поскольку отец у него в политике не разбирался, он ответил, что это вовсе ничего не значит, а люди, которые кричали такие слова, — глупцы.

— Это я совсем позабыл, — признается Боде.

— Я должен еще объяснить тебе, в каком доме мы жили, — продолжает отец. — Ты, верно, помнишь, что с нами проживали еще две семьи беженцев, обе без отцов. Но ты, конечно, не знаешь, что оба отца скрывались поблизости, в деревне Росдорф, где работали батраками. Потому что раньше они служили в частях СС. И обе женщины забеременели, так как мужья тайно их посещали. Каждый в деревне знал: эти немецкие женщины родили от своих собственных мужей. Дважды дом обыскивали американцы, один раз нашли эсэсовский кинжал. Естественно, для жителей Грос-Циммерна все обитатели этого дома — без исключения — были нацистами. А все дети — нацистскими ублюдками. Еще я должен тебе рассказать, как жители Грос-Циммерна пострадали при наци. Они считались «красной деревней». Почти все мужчины были арестованы. Здесь была последняя во всей Германии подпольная типография листовок, она помещалась на чердаке одного из сараев, и печатали в ней женщины. Уже в начале тридцатых происходили жестокие драки между жителями Грос-Циммерна и жителями Росдорфа. Потому что росдорфцы, те в большинстве своем были коричневые, а сегодня они черные, а вот жители Грос-Циммерна далеко не такие красные, как раньше. Но это уже вторая история — о твоей тетке Магде.

— Бумажная фабрика, — вспоминает Боде.