Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

— Верно. На самом-то деле они нам седьмая вода на киселе. Но твоя мать и я договорились: если война нас разлучит, встретимся в Грос-Циммерне. Бумага нужна во все времена. И родня с бумажной фабрики не даст нам подохнуть с голоду. У них было пятеро детей; три сына были убиты на войне. Как раз когда мы приехали в Грос-Циммерн, одна дочь умерла от туберкулеза. А вторая дочь — это и есть твоя тетка Магда. Так вот, когда она была совсем молоденькой, ей вздумалось как-то поглядеть на Гитлера. Он был еще никаким не рейхсканцлером, когда город Дармштадт пригласил его выступить с речью в павильоне на Мерк-Плац. Магда и ее сестра решили туда поехать. Их отец строго-настрого им это запретил, вот потому-то они и в самом деле туда отправились. — И братья их тоже поехали. Взяли без разрешения отцовский автомобиль. А сестры отправились поездом. Это был специальный состав для тех, кто желал послушать Гитлера. Кроме девушек, в Грос-Циммерне в него не сел ни один человек. Зато на следующей станции, в Росдорфе, сторонники Гитлера буквально ворвались в вагоны, в руках у них были бутылки с вином и пивом и флажки со свастикой. До самого Дармштадта в поезде царило шумное веселье. Гитлера Магда и ее сестра так и не увидели: праздничный павильон был переполнен за много часов до начала речи. Снаружи тоже стояли люди, теснясь возле репродукторов. Примечательным в этой поездке тети Магды в Дармштадт был ее конец. Сестры выехали из Дармштадта последним поездом, во всех купе горланил нацистский сброд, и только после Росдорфа стало тихо. Когда поезд прибыл в Грос-Циммерн, девушки едва осмелились выйти. Потому что от станции до середины деревни по обеим сторонам дороги стояли жители Грос-Циммерна, и идти им пришлось буквально сквозь строй. Люди пришли посмотреть, кто же приедет из Дармштадта, от Гитлера. Иные из стоявших сжимали в руке дубинку. Но ни один не ударил девушек, когда те сошли с поезда и зашагали под руку по самой середине улицы мимо безмолвных людей. Некоторые, правда, плевали им под ноги на мостовую. А вот их братцам это так легко не сошло. Перед въездом в Грос-Циммерн шоссе выходит из лесу и делает крутой поворот, в этом месте всегда приходится снижать скорость. Здесь-то и сидели в засаде несколько парней, и, когда машина с братьями на повороте затормозила, парни выскочили из канавы и напали на нее. Они разбили фары и ветровое стекло, изо всех сил колотили дубинками по кузову. Когда братьям наконец удалось прибавить скорость и оторваться, машина была порядком изуродована. Рассказывали, что дома отец щедро возместил им те удары, от которых им удалось ускользнуть. Да. Такова была «красная деревня» Грос-Циммерн.

Отец тихо смеется. Холодную сигару он кладет в пепельницу. Решительно поднимается. И говорит:

— Третью немецкую историю узнаешь в пивной. Идем, я хочу выпить!

От дома госпожи Веннингер до деревенской пивной Боде с отцом идут чуть ли не полчаса. Над дверью висит сигнальная лампочка с маяка. На латунной дощечке обозначено имя владельца: Ян Штротхоф.

— Профессор! — приветствует он отца, обменявшись с ним рукопожатием. Отец представляет сына. Заказывает две водки и два пльзеньских, а на закуску — по порции окорока. Начало седьмого, солнце уже закатилось за плотину. В зале пусто. Сквозь маленькие окошки едва пробивается желтый свет.

Отец хлопает ладонью по столешнице углового стола, покрашенного лодочным лаком.

— Мой стол!

Над столом висит модель старинного ганзейского судна.

Глаза Боде постепенно привыкают к темноте помещения. Щели в дочиста надраенных половицах. Низкий дощатый потолок.

За стойкой Штротхоф цедит пльзеньское, поочередно наполняя оба бокала. Это очень худой человек. При знакомстве Боде приметил его светло-серые глаза; синяя шерстяная шапочка натянута низко на лоб и на уши.

Штротхоф чувствует, что Боде за ним наблюдает. Он молча, набычившись, глядит на оседающую пену, подливает в бокалы. Вытирает мокрые пальцы о рубашку. Бросает взгляд на стол, снимает с полки водочные рюмки.

Отец чертит указательным пальцем узоры на столешнице.

— Ты хотел мне что-то рассказать, — напоминает ему Боде.

Штротхоф приносит на стол рюмки, поднос с сырокопченым окороком, хлеб.

— Хорошо, что ты приехал, — говорит отец и поднимает рюмку с водкой.

— На здоровье, — говорит Боде. — Выпьем за стариков, которые хранят молчание, хотя знают, где собака зарыта.

Отец залпом выпивает рюмку и со стуком ставит ее на стол.

— Ничего ты не понимаешь, — резко говорит он. — Вот уж не думал, что ты так мало понимаешь в свои тридцать пять лет.

Ян Штротхоф подсаживается к столику. Ставит перед собой большой стакан рома. Разговаривает с отцом о Боде, как будто того здесь нет. Отрывочные сведения о сыне отец заканчивает фразой:

— Он родился как раз в войну, но ведь он в этом не виноват.

Прежде чем Боде успевает вмешаться, Штротхоф сдергивает с головы шапочку, наклоняется и показывает Боде свою лысину. По всему черепу протянулся ровный синеватый шрам толщиной в палец.