Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

В нескольких метрах от грузовика старик останавливается, ударяет палкой по пересохшей земле, по ближнему кусту. Он ждет чего-то, затем удовлетворенно кивает, садится на корточки, откладывает палку в сторону. Боде садится на корточки против него.

Пальцем старик чертит в пыли круг. Светлый кончик пальца спокойно пропахивает бороздку, возникает арена, на которую старик указывает Боде.

— Твоя свобода!

Он сует руку в свои лохмотья, достает небольшую жестяную коробочку. На крышке еще видны следы лака, остатки цветной картинки. Мятые вдавленные края отполированы до блеска.

— Это тюрьма!

Обеими руками старик держит жестянку над кругом. Осторожно приподнимает крышку и быстро опрокидывает металлический кубик.

Иссиня-черный скорпион падает в пыль, на яркий свет. Восемь ножек сразу же цепко упираются в землю. Клешни раздвинуты, задраны вверх. Старик говорит:

— Твое рождение!

Он закрывает жестянку, прячет ее в лохмотьях.

Как высеченный из камня стоит скорпион.

Боде страшно. Солнце палит в затылок. Ему хочется уйти. Он остается.

Скорпион медленно поворачивается, ползет к краю арены. Останавливается у черты.

Кажется, будто он размышляет. Продолговатое брюшко с жалом вздрагивает. Он двигается вдоль внутренней границы круга.

Бороздка в пыли вроде бы не является серьезным препятствием для скорпиона. Но он ее не пересекает.

Вот он делает уже второй круг, ползет все быстрее, все яростнее.

Начав с круга поменьше, старик вписывает в арену спираль.

— Твоя жизнь!

Скорпион послушно ползет вдоль спирали.

Но он чувствует: его пространство сужается; он явно возбужден, ускоряет темп, а старик тем временем обводит его кружком в самом центре, и насекомое оказывается в западне.

Пространства у него хватает лишь на то, чтобы вертеться вокруг собственной оси. Он приподнимает брюшко.

Танец скорпиона полон отчаяния и бешенства.

Уже несколько минут он кружится на одном месте. Пошатывается. Подпрыгивает. Теряет замечательную устойчивость своих восьми ножек.

Затем он останавливается. Он свободен. Его замыкает всего лишь линия, черта.

Скорпион направляет брюшко с жалом против самого себя. Нащупывает между кольцами панциря уязвимое местечко. Вонзает ядовитый шип в собственное тело. Закалывается.

Скорпион умирает медленно, в корчах. Судорожно шевелит клешнями, отыскивая врага.

Старик палкой отбрасывает дохлого скорпиона в кустарник, стирает круги.

Мотор грузовика наконец-то заработал. Боде отдает старику пять однодолларовых бумажек. Они медленно возвращаются к машине.

Попутчики уже теснятся возле машины, смеются, гомонят, хвалят водителя. Боде помогает старику влезть в кузов. Поднимают и передают детей. Блеют козы. Забиваются под сиденья куры. Водитель гудит не переставая, оповещая весь буш о своей победе.

Доктор Базиль откупорил новую бутылку вина, наливает себе и Боде. Вокруг дома сгущаются сумерки. Но горизонт над Атлантикой еще светится.

Врач говорит задумчиво:

— Значит, с тех пор вы так и мучаетесь вопросом, сбудется ли предсказание?

— Я пересек границу, — говорит Боде. — Но я не знаю, достаточно ли этого, чтобы жить.

Базиль смеется.

— Меня об этом можно не спрашивать. Я знаком со смертью. О жизни я ничего не знаю.

Он просит у Боде одеяло. Закутывает ноги. Начинает рассказывать о жителях деревни. О бедняках-крестьянах, живущих на верхних лугах. О своем саде.

Боде — слушатель. Базиль — рассказчик.

12

О любви она больше писать не хочет. Иногда она по нему скучает, но не так, как раньше. Будто на расстоянии все чувства притупились. В Берлине ей живется хорошо.

Письмо Марианны, на которое Боде не ответит. Ее оправдание, ее защита. Она осталась не потому, что надеется на благие перемены в политике. Только ради школьников, своих учеников. Теперь она уже не занимается работой в профсоюзе.

Марианна пишет: «Мы оба оказались недостаточно сильными, чтобы от чувств перейти к делу. Я думала раньше, что надо разделять личное и общественное. Помню, как Марцин сказал однажды: «Любовь — категория политическая». Ужасная фраза! А ты еще дополнил, что о государстве следует судить по тому, как в нем обращаются со смертью и с любовью. Извини, что я об этом пишу. Возможно, теперь, вдали от всего, ты не хочешь воспоминаний».

Февраль 1981 года. Боде слушает последние известия из Федеративной республики в немецкой передаче Би-би-си. Делает запись в дневнике: «Как никогда много причин избегать эту страну. После клеветы на пацифистов социал-демократы окончательно скатились в ряды тех, кто продолжает худшие немецкие традиции. Письмо от Марианны. Отвечать не буду. Она собирается выслать мне фотографии. Надеюсь, что она об этом забудет»

Поскольку сама она не вырвется, она пишет о прошлом, о Тарринге, об октябре 1977 года, когда Боде вернулся из поездки к отцу. Напоминает ему о его ярости, о его печали. В ту осень немцы много говорили о смерти, о смерти праведной и бессмысленной; говорили о «ликвидации», имея в виду людей. Было много разговоров о трагической и неизбежной кончине, о циничном самоубийстве и о трусливом убийстве.