Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Но Боде неожиданно оказался вне этих общественных дискуссий, отрезанным от всего этого лицемерия и ханжества. Как раз когда рекомендовали снова ввести смертную казнь, сестра срочно вызвала его во Франкфурт.

— Сердце у вашей матери здоровое, — говорили врачи. — Предстоит тягостная борьба, — предупреждали врачи. Это может продлиться от пяти дней до трех недель. Повсюду метастазы, болезнь обгоняет медленные страхи детей.

Во второй половине дня он приезжает во Франкфурт. Медленно обходит вокруг здания больницы. Чем медленнее он идет, тем медленнее она будет умирать. На светофоре зеленый — значит, есть надежда, что она еще выкарабкается. Он бессмысленно топчется у входа в клинику. И вдруг опрометью бежит прочь, на соседние улицы, потому что больничный запах вызывает у него приступ тошноты. Машины «Скорой помощи» непрерывно подвозят людей, одного за другим. Где-то за алюминиевым фасадом этой медицинской фабрики умирает мать. Где-то там ждет его сестра.

В кафе он заказывает коньяк. Но и коньяк не может подавить в нем страх. Боде ощущает себя маленьким, трусливым, скверным, бесконечно слабым. Нет, он этого не выдержит, сегодня еще не выдержит. В газете он читает, что идет война между государством и теми, кто бросил ему вызов. Следует объявить чрезвычайное положение. Пора бросить части бундесвера на охрану внутреннего порядка. Боде бежит из кафе. Сидит на набережной Майна. Не может избавиться от тревоги. Его взгляд притягивает ближайшая пивная, где пьют и закусывают стоя. Бутерброды, холодное пиво. Вокруг на все лады звучит франкфуртский диалект. Добропорядочная реальность. Здесь никому не известно, какой он трус. В нескольких сотнях метров отсюда умирает его мать. В пивной говорят о Шляйере. А там рак все глубже вгрызается в тело его матери. Здесь он слышит: «Всем им голову с плеч — и баста!» И еще: «Этому субъекту поделом, он якшался с нацистами, у него много чего на совести». Демоскопия, то есть изучение общественного мнения. А там — смерть. И его собственная трусость перед ней. Она комом стоит у него в горле. В туалете его рвет в раковину.

— Вам требуется помощь? — спрашивает молодой человек рядом с Боде, застегивая молнию. Он с интересом смотрит на отхаркнутые сгустки крови. Нет, с этим он не желает иметь ничего общего.

Боде набирает в пригоршню холодной воды, выполаскивает рот, чтобы избавиться от железистого вкуса, отмывает раковину.

В зеркале он видит свое мокрое лицо, оно напоминает белую мякоть гриба.

Незнакомец, он подкарауливает Боде. Убирайся прочь, что ты здесь делаешь?! Оставь меня в покое, у меня неладно с желудком.

Незнакомец, однако, не уходит из зеркала. Жаждет объяснений. «Ничего серьезного», — успокаивает его Боде. Незнакомец в зеркале ухмыляется. Боде всерьез пугается его желтых зубов. «Во всем виновато состояние республики». «Что за состояние?» — спрашивает парень в зеркале. «Правовое государство демонтируется, уничтожается по частям». — «Все это абстрактные, ничего не выражающие слова, журналистские штучки». — «Мы возвращаемся к состоянию Веймарской республики». — «Исторически неверно, несостоятельно, псевдоинтеллектуальная болтовня». — «Ведомство по охране конституции охраняет не конституцию, а нас от нее». — «Все это журналистика». «О’кей, — говорит Боде, — я пытаюсь увильнуть от необходимости идти к матери. Меня страшит ее смерть».

Тот, в зеркале, начинает вести себя как добрый папаша. «Ничего не поделаешь, так бывает с каждым». Из зеркального стекла он протягивает руку, похлопывает Боде по плечу, отворачивается, удаляется в чад пивного зала.

Боде берет чемодан из камеры хранения. Служитель запирает за ним жалюзи.

Ночной сторож клиники обобщает ему номер палаты. В его картотеке после имени матери пометка: «Родные допускаются в любое время».

Двери.

В тишине запах больницы еще усиливается.

Кто-то стонет. Боде бесшумно проходит мимо.

Двойная дверь. Палата. Умывальник. Узкий шкаф.

Четырехугольный стол. Ваза с цветами. Сомкнутые бутоны роз.

Занавески на окнах. Кресло-кровать, разложенное для спанья. Сестра Боде спит, укрывшись шерстяным пледом. Рот у нее открыт. Книга лежит на полу.

Возле кровати легкий стульчик. Стеклянный столик на гнутых металлических ножках, приставленный боком. Привычно пожелтевший больничный лак.

Боде ставит чемодан на пол. Подходит ближе к кровати. Осторожно отставляет стул. Страх оглушает его. Он снова ребенок.

Исхудавшее, пергаментно-желтое лицо матери, на нем резко выделяется нос — гладкий, заостренный, почти прозрачный. Волосы, выпавшие после последнего врачебного эксперимента, отросли снова — короткая седая шкурка, защита от надвигающейся стужи.

Сестра просыпается. Они обнимают друг друга.

— Я не мог вырваться раньше, — лжет он.

Что надо делать? Да ничего особенного, просто быть здесь. Каждые полчаса выдавливать гнойную слюну, скапливающуюся во рту, и вытирать ее ваткой, иначе она забьет дыхательное горло. Смачивать лимонной водой сухие губы. Увлажнять нёбо, сохнущее от морфия. Протирать глаза, лоб.