В тот вечер Боде тревожно бродит вдоль моря, у самой кромки воды. Он обходит всю бухту. Он шагает под самыми скалами, не думая о камнепаде, не соблюдая необходимой дистанции.
А ночью он вновь очутился в Тарринге, и дверь его комнаты была не заперта, а только притворена.
Сначала он замечает того, который запирает за ним дверь изнутри. Затем еще двоих, которые прислонились к окну, полусидя на подоконнике. Долгополые темно-зеленые кожаные пальто. Шляпы. Молчание.
Боде бежит к телефону, хватает трубку, гудок отсутствует. Вместо этого кто-то усердно дышит ему в ухо. Он кричит в это дыхание. Ответа нет.
Боде нажимает на рычаг. Дыхание не пропадает.
Двое у окна внимательно за ним наблюдают. Боде кладет трубку. Третий стал перед дверью, загородив проход.
Вот один отделяется от окна, идет к книжным полкам.
Вытаскивает папки с архивом, поддевает книги средним пальцем за корешок, опрокидывает их, следит, как они падают. При каждом новом названии говорит:
— Ага.
Боде вспоминает: тяжелая буковая палка стоит между письменным столом и стеной. Два шага — и она у него. Размахивая дубиной, он обеими руками обрушивает ее на того, кто загородил дверь, попадая ему точно в правое плечо.
В один момент деревянная дубина, только что тяжелая, превращается в стиропор, лишенный веса, распадается на белые бусины, которые пляшут по комнате.
Этот тип, пальто, шляпа — все это смеется, все это хватает его за руки.
Значит, так бывает, когда всему конец, а теперь вот — всему конец. И ему не поможет, что он всегда это знал. Он — кукла в их руках.
В те вечера между немецкой осенью и немецкой зимой Боде любил спускаться к озеру. Марцин сидел в эти часы у телевизора. Марианна проверяла тетради.
Деревня расположена на берегу озера, в самом низком месте долины.
Утки просыпаются, крякают, удирают от пешехода. Боде спускает Фисто с поводка. Марцин говорит, что у него нет времени ежедневно прогуливать собаку.
Боде охотно покрошил бы уткам свой гнев и свою печаль. Ноябрьские холода уже сковывают по ночам воду. Скоро озеро совсем замерзнет. В воскресные дни они будут гулять по льду. Они знают места. Пока еще озеро лежит гладкое, как черный глаз в глазнице долины, а над ним в кронах деревьев висит туман.
Боде может разглядеть отсюда противоположный берег. Фонари, кабинки для переодевания, мостки.
Владельцы лодок вытащили их на сушу, приковали цепями к вбитым в землю кольям.
Боде останавливается у самой воды; «Рыбка, рыбка-камбала, приплыви ко мне сюда» — как часто по вечерам он бормочет это заклинание, и не так уж иронически, как изображает перед самим собой. Но рыбка-камбала ни разу не приплыла к нему. И у Боде нет жены по имени Ильзебиль. И вообще в Таррингском озере камбала не водится. Нет рыбки-камбалы, которая знала бы, что должно произойти во дворцах и в хижинах. Рыбки-камбалы, которая утихомирила бы ярость, с помощью своей волшебной силы наделила бы страну разумом.
И в этот вечер вода остается гладкой, никто не приплывает.
Фисто наблюдает за Боде, склонив голову набок, прислушивается… «Рыбка, рыбка-камбала…» Затем псу это надоедает, он рыщет в камышах, приносит в зубах деревяшку. Боде объясняет ему, что играть сейчас не время. Собака бросает деревяшку ему под ноги, не спеша трусит к дому.
Внезапно пес задирает морду, делает стойку, принюхивается. Изготавливается к прыжку, опрометью мчится вверх по берегу и скрывается в лесу, тявканьем обозначая, что идет по следу.
Боде зовет, свистит. Волей-неволей он бежит на лай, проваливаясь в опавшей листве. Здесь, наверху, туман спустился почти до самой земли, висит между буками, подсвеченный лунным сиянием, звуконепроницаемый.
Лай смолкает. Боде видит собаку: она стоит, вытянув морду, белым облачком струится ее дыхание. Правая передняя лапа поднята, поджата. Все тело устремлено вперед, хвост вытянут горизонтально. Пес не движется. Он тихо рычит. В нескольких шагах от него замер подросток лет четырнадцати. Джинсы, высокие сапоги военного образца. Пятнистая маскировочная куртка с капюшоном, поверх нее болтается пустая пулеметная лента. На бедрах ремень с пустой кобурой. В руках мелкокалиберная винтовка. Возможно, незаряженная. Возможно, патроны у него за спиной, в ранце. На рукаве эмблема — знак, хорошо знакомый Боде: белый рунический знак на черном фоне.
Замкнутое детское лицо.
— Ваша собака?
— Да. Вероятно, ты стоишь на оленьем следу. Она не кусается.
— Почему она рычит?
— Она не любит людей в форме. Но на ребенка она не бросится. Даже если он так страшно вооружен, как ты.
— Пусть она отойдет!
Боде командует Фисто лечь. Пес неохотно повинуется, не спуская глаз с подростка.
— Что ты здесь делаешь в такую поздноту? — спрашивает Боде. — Сколько тебе лет? Десять или еще девять?
— Пятнадцать.
— Ладно, сойдемся на тринадцати. Все равно тебе давно пора быть в постели. Откуда у тебя ружье?
— Это вас не касается.
— Меня — нет. Но твоих родителей — да. Оно заряжено?
— Да.
Боде смеется и делает шаг к мальчику.
— Стоять! — кричит подросток, вскидывая винтовку.