Через год в октябре на Терезинских лугах опять будет шуметь праздник, будет народное гулянье. Еще многолюднее. Еще пышнее. Выше и круче будут «американские горки». Больше посетителей, чем обычно. Дороже каждая кружка пива. Однако по выпитому будет поставлен рекорд. В память жертв прошлого октября будет объявлена траурная пауза. Бражники сделают перерыв на пятнадцать минут.
14
После смерти собаки он еще раз пошел в Верхний Тарринг. По старой тополевой аллее. По лугам, где на мокром снегу четко отпечатывались его подошвы. Не доходя до трактира Плоннера, повернул назад. Озеро покоилось в траурной рамке деревьев. Небо как грязный ледяной купол.
Боде прощался с Фисто, которому принадлежали эти места.
Одиночество не тяготило его и не радовало. Холмы и низины были теперь безразличной частью ландшафта. Даже не специфически немецкого. Просто местность под снегом, на котором видны следы — змеящиеся, зигзагообразные цепочки собачьих следов.
Сам Боде был подвижной частью мироздания: как магнитная стрелка на циферблате с картинками.
Он впервые смотрел на местность, и она не возбуждала в нем никаких мыслей. Раньше, когда что-то представлялось ему красивым, в голове рождались всевозможные ассоциации — социальные, исторические, экологические, — политические корректировки подозрительной по своей сути красоты.
Сейчас ему казалось, что прощанье имеет нечто общее со свободой; не со свободой дышать, видеть, передвигаться, но с уверенностью, что, однажды покинув эту местность, он сможет располагать ее образами как пожелает. Отныне эта местность будет определяться исключительно им — тем фактом, что он ходил по ней и видел ее своими глазами.
Страну он оставит позади, пересекши границу. Но этот ее отрезок, этот участок, он без труда заберет с собой: везде, где бы он ни был, он сможет ходить по этим лугам и смотреть с холмов на раскинувшееся внизу Таррингское озеро.
Долина, протянувшаяся между Вальмоном и Феканом, мало похожа на окрестности Тарринга. Однако она напоминает ему эти окрестности, когда он едет в город по узкому шоссе через Кольвиль, вдоль Форелевой протоки.
За последними домами Вальмона на несколько километров пустынная, необжитая местность. Мелькнули два крестьянских двора. Форелевое хозяйство. Ближе к Фекану — швейная фабрика, гостиница с кемпингом на искусственном озере, мусорная свалка. У самой городской черты прессовальный завод, слева — кучи серого щебня: шоссе идет здесь параллельно железнодорожной ветке, между портовыми складами.
Иногда Боде вынужден подолгу ждать, пока опустят разводной мост над въездным каналом в порт. За барьером шлагбаума с красной мигалкой проплывают на фоне городских домов надстройки огромного грузового судна.
Обычно Боде паркуется возле церкви святого Этьена. Здесь ему доводилось наблюдать и свадебные, и траурные процессии, однажды он видел даже катафалк, за стеклянными дверцами которого было множество цветов, как в теплице, а среди цветов — обитый серебром гроб. В Фекан Боде ездит по поручениям доктора Базиля — покупает медикаменты в аптеке. Он любит ездить по субботам. Суббота в Фекане — базарный день.
Приезжают торговцы галантереей и торговцы обувью, киоски с трикотажными изделиями устанавливаются рядом с грузовиком, на котором навалены груды пенопласта. Продавцы сосисок и продавцы сыров опускают боковые жалюзи своих микроавтобусов.
На углу торгуют кроликами и битой птицей. Дети окружили выводок щенков. Рядом торговец кастрюлями разложил на земле всевозможную медную утварь для туристов. Местным жителям он продает ванночки, ведра и пластиковые корзины.
Надо всем оглушительно ревут шлягеры из общественных громкоговорителей, висящих на проволоках, натянутых между домами.
Выполнив заказы Базиля и погрузив медикаменты в машину, Боде не спеша идет по пешеходной улице мимо рыбных ларьков к Дому прессы. Здесь он покупает мюнхенский еженедельник и возвращается на плас де Сент-Этьен мимо корзин, наполненных морскими раками, лангустами, крабами, черепахами и угрями. Он входит в кафе «Спорт» и усаживается у стойки бара с большой чашкой кофе с молоком и бутербродом с ветчиной, читает сообщения из ФРГ, где сейчас много говорят о сохранении мира.
Боде не ищет подтверждений. Но ему приятно сознавать, что он читает все эти сообщения так далеко от дома и может воображать, что его все это не касается, что он от всего этого освободился.
Однако он невольно вздрагивает и сразу же думает о полиции, когда кто-то за спиной кладет руку ему на плечо.
Лицо ему знакомо.
Голова в волнах.
Он помнит это лицо в смертельном изнеможении. Сейчас оно иное: помертвелое, растерянное, изнуренное, таким оно не было три недели назад на прибрежных камнях в бухте Ле-Пти-Даль.
— Вы ведь один из тех людей, — говорит ему англичанин.
Боде не знает, что ему ответить.
— Вам я обязан всем этим? Или нет?