Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Базиль его ободряет:

— Времени у нас предостаточно.

Эдвард отпивает глоток, отодвигает чашку с чаем и начинает рассказ.

Он родом из Ливерпуля, из совсем простой семьи. Его отец прошел путь от слесаря до рабочего-инстументальщика и закончил карьеру завскладом на небольшом подсобном предприятии для автопромышленности. Его родителям было не так-то легко послать его учиться в университет.

В университете он познакомился со своей будущей женой. Она была из совершенно иного круга. Сливки лондонского общества; чтобы никого не компрометировать, он не будет называть имен. Он влюбился в нее, даже не подозревая, кто она такая. Она же, наоборот, испытывала жгучий интерес к той среде, из которой он вышел. Лишь много позже он понял причину такого интереса: он был для нее живым подтверждением ее политических взглядов, ему была определена четкая роль в ее личном идеологическом эксперименте.

— Какое ужасное подозрение, — говорит Базиль.

— Это не подозрение, доктор, а чистая правда. Видите ли, Катарина в своей семье — типичная белая ворона, в данном случае лучше сказать: красная ворона. Над ее социалистическими амбициями там всегда немного подтрунивали, отметая их по принципу «Вырастет — поумнеет». Но она твердо держалась своих взглядов, состояла в различных студенческих социалистических союзах. От природы она очень деятельная и умная. По идейным соображениям она презирает то общество, из которого вышла. Естественно, она полна недоверия и к себе: сумеет ли она жить по тем принципам, которые защищает, или они останутся пустыми словами? И тут судьба сводит ее с человеком, который происходит из самого настоящего рабочего класса, но сумел добраться до университета. Вот оно, спасительное доказательство серьезности ее взглядов! Нет, это не старая погудка, что любовь-де выше всяких сословных перегородок. Стремление выйти за меня замуж диктовалось исключительно ее политическими взглядами. Я был представлен семейству. Меня приняли вежливо: иной стиль поведения у них не в моде. Оглядели, как какого-нибудь гермафродита.

Я держался настолько скованно, что Катарина забросала меня упреками. Она находила мои манеры подобострастными, ее упреки становились тем резче, чем больше я ладил с ее родителями.

В этом месте рассказа Базиль просит англичанина сделать перерыв. Пора принести и откупорить бутылку вина, которое он подаст на стол ровно через тридцать минут, его надо еще подержать в комнате, чтобы оно согрелось.

Эдвард и Боде молча наблюдают, как врач совершает маленькое священнодействие, затем снова подсаживается к ним и жестом просит Эдварда продолжать.

— Как говорится, в семействе Катарины лелеяли мысль сгладить мое социальное происхождение видами на академическую карьеру. Катарину это не радовало, напротив — крайне оскорбляло. Она настаивала, чтобы я как можно быстрее сдал выпускной экзамен и сделался учителем. Настаивал на этом и мой отец — по иным, вполне понятным причинам. Позже я узнал, что родители Катарины предлагали ей материальную помощь, чтобы я мог продолжать занятия в университете. Она с возмущением отказалась. Она торопила со свадьбой и всячески терроризировала свою семью как близким сроком бракосочетания, так и сообщением, что сама намерена бросить занятия и стать женой простого учителя.

— И вы полагаете, что сейчас вам ясны ее мотивы? — спрашивает Боде. — А не может ли быть, что вы все истолковали неверно?

— Я восхищался Катариной. Восхищаюсь до сих пор. И в то же время я ее ненавижу. Вспоминаю, с каким триумфом она знакомила моих родителей со своими. Как робко и почтительно здоровалась моя мать с ее матерью. Еще немного, и она бы сделала книксен. Но Катарина крепко держала ее за руку и провела по всему дому, отпуская презрительные замечания по поводу рассеянных всюду атрибутов богатства. Моя мать была ей за это очень благодарна.

В день нашей свадьбы отец держался в тени. Вид у него был довольно уверенный, но общества он сторонился. Исподтишка наблюдал за мной. Один раз наши взгляды встретились — как раз в тот момент, когда я брал бокал шампанского с серебряного подноса, который держал передо мной слуга. Я уже протянул руку, но заколебался, и рука моя на миг повисла в воздухе. Отец ухмыльнулся. С осуждением. Но одновременно и с одобрением. Он как бы разрешал мне это. Зная, что не в состоянии оплатить и десятой доли таких расходов. Мне было его жаль, но мысленно я грыз себя за то, что испытываю жалость к собственному отцу. Я понимал, что ему не по душе манера, с какой его невестка демонстрирует свою к нему близость. Он забился в угол. Ясно было, что не так-то легко ему дался отказ от участия в устройстве сыновней свадьбы. Но Катарина уверенно объявила: нечего с ними церемониться; богатым, если уж они дают денежки, надо устраивать кровопускания.

— Разве она не права? — спрашивает Базиль.