Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

На пляже курортники ставят возле себя под зонтики сумки, в которых мирно спят младенцы. Тут, среди всей этой разомлевшей на солнце плоти, надо хорошенько смотреть, куда ступаешь. Можешь себе представить, как я здесь спотыкаюсь.

ЭЛИЗАБЕТ ПЛЕССЕН

ТРАУРНОЕ ИЗВЕЩЕНИЕ ДЛЯ ЗНАТИ

ELISABETH PLESSEN

MITTEILUNG AN DEN ADEL

© 1976 Benziger Verlag Zürich, Köln

Перевод Ю. ГИНЗБУРГА

ПОД СТЕКЛЯННЫМ КОЛПАКОМ

1

Ритуал начался. Она сказала да, естественно, да. Было 19 мая. После работы Августа поехала на Леопольд-штрассе[9] покупать черное платье. Она выбрала закрытое, с длинными рукавами и к нему черные тонкие колготки. Может, в таких случаях и белье должно быть черным? В нерешительности она стояла у прилавка, чувствуя на себе выжидающий взгляд продавщицы. Извините, сказала Августа, взяла пакет с платьем и колготками и вышла из магазина.

Вот как это было: сквозь щелку в двери ее мать посмотрела в комнату. Он спокойно лежал на спине. Шторы были еще задернуты. Мать подошла с чашкой чая к кровати и позвала его.

Я окликнула его несколько раз — Олимпия заплакала, Августа слышала, как мать всхлипывает, — и тогда, тогда я… Она снова разобрала слова Олимпии, лишь когда та сказала: Врач приехал немедленно.

Слишком много экспрессии, подумалось Августе; известие о смерти отца она восприняла как сводку погоды. В душе ее ничто даже и не шевельнулось. То, о чем сообщила Олимпия, было каким-то безразличным, далеким.

Потом трубку взяла сестра и объявила, что смерть отца на совести ее, Августы. Голос Йоханны прерывался от волнения. Я-то здесь при чем? Неожиданно Августа почувствовала страх перед младшей сестрой, но еще больше перед теми обвинениями, которые обрушатся на нее в Айнхаузе.

Августа пошла со своим пакетом к машине. Сердечная недостаточность. Коротко и банально. Оповещение родных и близких. Телеграммы. Телефонные звонки, сотни писем. Траурные извещения в газетах. Похороны. Ты приедешь? Да, естественно.

Это будут ее вторые похороны. Она ехала по Леопольдштрассе в сторону Триумфальной арки и вспоминала старую черную карету: в пятьдесят четвертом году она сидела там вместе с ним, Олимпией, Йоханной и братом, они ехали в запряженном парой закрытом черном экипаже за телегой с деревянными бортами, на которой под венками с лентами в тон их герба, под цветочными корзинами в тон герба, под лентами, тисненными гербами и коронами, лежала его мать, ее бабушка. Длинная процессия конных повозок двигалась по селу, растянувшись на целый километр. И еще ей вспомнилось, как при выходе из церкви она отстала от родителей, брата и сестры, потому что, задержавшись на клиросе у бабушкиной скамьи, без конца уверяла покойницу: Мы еще увидимся, и как экипажи остановились у подножия кургана, на котором должны были похоронить бабушку. Люди вереницей выстроились за священником и мальчиком-служкой, обутыми в резиновые сапоги. В тот промозглый мартовский день все взошли на холм, бросили цветы и комья земли в вырытую могилу, следуя друг за другом в иерархическом порядке: сперва родители, брат, сестра и она, затем прочие члены семейства, затем — здешние помещики и друзья, затем люди, с которыми Ц. А. и Олимпия водили не столь тесную дружбу: коммерческие партнеры, уважаемые лица из общины, наконец служащие поместья и уж в самом хвосте — рабочие. Тот день им засчитали как отгул. Оплачиваемый выходной. Все тянулось невероятно долго. В ту пору Августе было десять.

Она открыла дверь квартиры и споткнулась о кипу газет и журналов, приготовленную с утра для мусорщиков. Включила свет, собрала рассыпанные газеты, потом опять выключила свет и легла на кровать, заложив руки за голову.

Не повешен и не расстрелян, как это всегда рисовалось его воображению. Сколько Августа себя помнила, он любил проигрывать картины своей гибели, и она проигрывала те же картины, только иначе и позже, чем он, гораздо позже. Она уже и не помнила, с каких пор стала желать ему смерти. Она представляла себе, каким будет ее поведение. Странно: она так свыклась с мыслью о смерти Ц. А., что реальное сообщение о реальной его смерти показалось ей нереальным. Но почему именно сегодня, Олимпия? Позвони ты через несколько дней, все равно было бы не поздно, да и позавчера ведь тоже был день, и прежде было много дней, когда ты могла бы это сказать.

Но все это было уже в прошлом. В настоящем было вот что: его смерть на твоей совести. Из-за тебя. Его убила ты. Упреки Йоханны. Перед глазами Августы на письменном столе плясали гранки мюнхенских полос. Она прижала гранки рукой, подняла голову: за окном плясал «Немецкий банк». Она положила трубку и продолжала смотреть на пляску банка.