Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Второй фрагмент этажа (третий этаж): дети никогда не сидели с родителями за одним столом. Вместе с Фридой Дибберс — из-за школы — они обедали позже, ужинали раньше. Для прислуги это означало: лишний раз принести из кухни еду, лишний раз отнести посуду назад, лишний раз подняться с подносами наверх. От того, что нужно было подать не жаркое из зайчатины и не оленью вырезку, а кашу, манную кашу, эту кашу, легче девушкам не становилось. Они, эти юные особы, ели обособленно и росли в окружении таких же аристократических особ.

В те времена у Ц. А. насчет Айнхауза были большие планы. В доме он показывался редко, даже если и находился в нем. Дворцы затем и существовали — иначе он себе и помыслить не мог, — чтобы их обитатели могли спокойно скрываться от посторонних глаз. Дворец

означал для него простор, позволявший оставаться самим собой; жил он, однако, в тесноте, деля кров с целой сотней беженцев — родственников и чужих. Сутолока в коридорах, шушуканье по углам, конфликтующие партии, каждая из которых апеллировала к нему, суета и неразбериха — все это, по его понятиям, было уместно где-нибудь в многоквартирном городском доме, но не во дворце. Вот почему самым надежным местом была для него кровать. Туда он спасался бегством, там никто его не тревожил, ибо тревожить его там не дозволялось никому, там он лежит — двадцать минут, еще какое-то время, час, два, — и жизнь уже начинает казаться раем. В голове у него крепко засела идея сделать современную ферму из унаследованного им не без долгов отцовского поместья, где, считая молодняк, имеется шестьдесят плуговых лошадей, но только один гусеничный и два колесных трактора. Чем требовательнее он к себе, тем дольше предается он в постели своим беспокойным мечтам. За плечами у него курсы и сельскохозяйственная практика, теперь он штудирует брошюры и журналы — когда-нибудь отправится в Америку, в Канаду, а пока берет в банке кредит и поспевает (не только мысленно) всюду: в конторе, во дворе, в хлевах, в поле. Вокруг его трудов не должно быть никакой шумихи, ни в чьих похвалах он не нуждается. Начатое дело он воспринимает как свой святой долг. Спрятавшись в убежище постели, он воображает, как глядит на Айнхауз с высоты, точно птица, кружащая над своей территорией. Ему нужен прогрессивно мыслящий и заинтересованный молодой управляющий, которому, после некоторой выучки, можно будет доверить работать самостоятельно, почти самостоятельно. Нынешний — норовистый всезнайка, хромоногий, с палкой, седой гривастый старик — служит еще со времен отца, да и приказчик тоже человек старой закваски. Когда тот выйдет на пенсию, Ц. А. вообще упразднит его должность. Лошадей вытеснит машинный парк. Тракторы уже распахивают межи, делившие землю на лоскутки полей, так что зерновыми, свеклой, рапсом и картофелем можно будет засеять обширные площади, чуть ли не по двадцать гектаров. Ц. А. наводит справки. Советуется. Наблюдает. Верхом на коне, один или в сопровождении молодого управляющего он едет возле пашущих отцовских тракторов. Он изучает след шин, количество лемехов, глубину вспашки. Настанет день — и он обзаведется мощными тракторами и плугами, автоматически освобождающимися от камней. Он смотрит, как рабочие — пять-шесть конных упряжек в линию — боронуют землю. Лошади тянут с трудом, потому что почва тверда, а бороны узки. У Ц. А. бороны будут почти вдвое шире, на тракторной тяге. Пока еще рабочие доставляют навоз на поля в телегах, разбрасывают его вилами, а искусственные удобрения сыплют рукой. Когда-нибудь и эту работу возьмут на себя машины.

Тучи птиц. Два мальчугана на заднем сиденье белого «мерседеса». Они машут Августе, строят ей рожи.

Верхом Ц. А. объезжает пашни с первыми всходами. Природа обречена: васильки и дикий мак, засоряющие хлеб и снижающие его продажную цену, будут опрысканы и уничтожены.

Йоханна утверждает…

Школьники, рядами прочесывающие картофельные поля в поисках колорадских жуков, присматривающий за ними сельский учитель и секретарша, выплачивающая детям двадцать пфеннигов за каждого пойманного жука, — все это уйдет в прошлое. Пока еще зерно мелют на мельнице во дворе, в том числе и для нужд батраков и беженцев.

Стыд, а Йоханна утверждает…

Пока еще пекут домашний хлеб, два раза в неделю, в собственной пекарне во дворе, пока еще держат ночного сторожа, с десяти вечера обходящего хлева и службы да нараспев выкрикивающего время, пока еще подметают каждую субботу хворостяной метлой мощенный булыжником двор.

Стыд, это двойное ви́дение…