Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

В том, что ты слишком умна.

Августа бы снова вскочила. Пойми же, Ц. А., ничего сложного от тебя не требуется. Ты должен наблюдать — за человеком возле уборной, за священником, за красным «фольксвагеном», ты должен называть то, чему существует подтверждение. Но ты увиливаешь, с самого начала. Какая же тут игра?

Всё?

Всё.

Августа зябко поежилась. Она встала — надо поискать в переулках старого города одну из тех лавчонок, где мечтал побывать Феликс. Она хотела купить что-нибудь для тети Хариетт, а для него — марципан.

POST FESTUM

1

Ты можешь осмыслить свое происхождение (на то у тебя и голова). Ты можешь не думать о нем (на то у тебя и голова). Ты можешь вообще развязаться с ним (на то у тебя и голова). Но тогда освободись и от страха; иначе какой в том будет прок? Отрицать страх логически — это не выход.

В семь утра за женщинами, ждавшими у киоска на вокзальной площади, в город отправлялся трактор с прицепом. Они ехали в прицепе, сидя на досках, положенных поперек кузова. В Айнхаузе тракторист высаживал поденщиц возле одной из клубничных плантаций, а вечером отвозил назад в город. У проселочной дороги башнями громоздились вставленные одна в другую корзины. Поденщицы расхватывали их, делили между собой грядки и, поднимаясь по холму, собирали ягоды. Дойдя до конца грядки, они ставили полные корзины и спешили за новыми, после чего шли, обшаривая землю, в обратном направлении, под гору, согнувшись, повязав головы платками, чтобы не мешали волосы. Они работали молча: в корзинах не должно было быть ни улиток, ни гнилых или неспелых ягод. Женщинам платили сдельно; Августа собирала вместе с ними.

Ты нас обворовываешь, сказала как-то раз одна из женщин.

Августа не поняла.

Ты работаешь с нами, стало быть, крадешь у нас деньги, пояснила другая.

Ты ведь не бедная, сказала первая.

Ишь, карманные деньги ей понадобились! — насмехались поденщицы. Пойди к своему папаше, у него денег куры не клюют.

Вверх по дороге поднимался на своем «фольксвагене» Ц. А. Поравнявшись с полем, он затормозил. На голове у него был серый английский котелок, похожий на тропический шлем; Ц. А. оглядел поле, как каждый день, и поехал дальше, как каждый день.

Мотай отсюда, сказали женщины, и чтоб духу твоего тут не было.

В том году Августа на плантации уже не показывалась, и в следующем тоже.

Осенью женщины катили по двору тачки, груженные мешками желудей, и возле каретной мастерской сдавали свою поклажу на весы. После того как лесничий взвешивал желуди, женщины шли в контору. Секретарша платила им из расчета двадцать марок за пятьдесят килограммов. В хороший год, да еще если помогала семья, каждой удавалось собрать от десяти до двадцати, а то и тридцати центнеров. Августа не хотела оставаться в стороне. Она видела, как ее друзья и подружки отправляются за желудями, и мечтала присоединиться к ним. Захватив свое ведерко, она уходила на промысел. Она знала, на каких дубах висят крупные желуди, а под какими земля усыпана мелкотой, для сбора, впрочем, невыгодной, так как, чтобы наполнить ведро, требовалось слишком много времени. Там, где с деревьев падали крупные желуди, собирали жены и детишки батраков; вернувшись с работы, им помогали мужья. Дубы стояли прямо возле домов — через дорогу или у изгороди.

Августа держалась поодаль, следя за тем, чтобы от нее до ближайшей соседки было как минимум два дерева.

И снова вопрос: Мало тебе, что мы гнем спину на твоего отца, так ты у нас еще и желуди отнять хочешь?!

Августа могла бы сделать вид, будто не слышит вопроса, но чувствовала себя виноватой.

Она уходила за тридевять земель, к тем деревьям, что росли вдалеке от батрацких хибар, в глубине пашен. Стоя в резиновых сапогах и с пустым ведерком в руке, она вглядывалась в пахотные борозды, в ветви дубов. Дубы уже не плодоносили, они были слишком стары. С каждым новым деревом усиливалось ее разочарование, но с разочарованием крепло упрямство, а с ним и надежда, что дальше наконец-то ей повезет. Августа знала, что и на тех дубах ничего нет. И все же шла к ним, возвращалась (ведь могла и обознаться) к дубу, под которым уже раньше тщетно искала, перебегала к другому, потому что, возможно, за это время, вот сию минуту, с него могли упасть желуди или потому что под этим дубом она еще вовсе не была. Она сдавалась. Но на обратном пути подолгу всматривалась в тополя, вязы и ольхи: а почему бы, собственно, под ними не быть желудям? Кроме того, ей казалось, что так быстрее стемнеет и никто не увидит ее пустого ведра.

На следующий день она встретила подружку из деревни. Позже Августа уже не помнила, сказала ли она подружке «возьми меня с собой», или та сказала ей «пошли вместе!», — суть в том, что Августа помогала подружке собирать желуди. Тотчас ее мать переменилась, и чувство вины покинуло Августу. Она подошла к дубам возле домов. В палой листве желудей было хоть пруд пруди. Шальная от счастья, она загребала горстями в клочковатой траве целые желудевые гроздья.