Испытание временем

Двор, как и многие другие на Госпитальной улице в Одессе, трехъярусные этажи с открытыми лестницами и железными перильцами. Посреди двора прикрытая решеткой помойная яма, клочок неба над домом и развевающееся белье на протянутых веревках. Но что за необычный шум царит там сегодня? Почему жильцы высыпали во двор, виснут на перилах этажей и, возбужденные, шлют кому-то угрозы и проклятия?

— Выходи, Нусон, хуже будет!

— Покажи свою трефную морду, ханжа!

— Не прячься, грабитель, все равно найдем!

— Дом твой по кирпичу разнесем!

Во двор вливаются толпы людей, озлобленные и беспощадные, они требуют к себе злодея. Он должен умереть. Страна очищается от грязи и преступлений, ему не уйти от наказания, собственной кровью искупит он вину.

Нусон рядом со мной, на третьем этаже. В соседней комнате лежит его умирающая жена, ей бы лучше не знать, что ждет мужа. Я наклоняюсь к его уху и говорю:

— Как могли вы на это решиться? Мир преображается, наступают светлые времена, без царя мы заживем как у бога за пазухой, — и вдруг вы, честный разносчик, становитесь вором. На что вы надеялись? Дня не проходит без самосуда, улицы залиты кровью воров и грабителей. Вчера убили одного на Прохоровской, позавчера — другого на Ближних мельницах. Милиция не смеет вмешиваться, народ хочет очиститься от темного прошлого, кто смеет ему помешать? Где была ваша голова, неудачник, почему вы раньше чужого добра не трогали? Впервые вам голодать? Нужды испугались? Зачем вы навлекли на себя позор?

Нусон спокоен, бледное лицо печально, веки спущены, и чуть склонена голова.

— Я не боюсь их, дорогой учитель, напрасно вы беспокоитесь, — говорит он. — Я крепко верю в моего бога, он не даст мне долго страдать. Жена остается на ваших руках, она вас долго не обременит.

Сумасшедший человек, какой дьявол толкнул его на грех! Как успокоить разъяренных соседей?

— Хотите знать, как это случилось, — начал он, — я вам скажу! На прошлой неделе я продал последнее добро — наши медные подсвечники. Они больше не нужны, жена умирает, и некому больше свечей зажигать. Работать я не могу, не на кого оставлять больную. Вы живете у меня третий месяц и видите, как мы страдаем. Я пожаловался соседям, — думаете, они отвернулись? Наоборот, каждый хотел мне помочь, но какой ценой! Фрейдл-акушерка, которая делает у себя в чулане аборты, предложила искать ей клиенток. Мог ли я на это согласиться? Разве я не слышу стоны несчастных женщин? Как только она выносит стол в чулан, я уже знаю, что она на рассвете искалечит одну из них. Пусть не смущает вас ее спесь, она только бабка и нигде ничему не училась.

Толпа взбирается на третий этаж, сквозь топот по лестнице слышатся злобные выкрики.

— Захар Арнольдович предложил мне вербовать ему зрителей с половины заработка. Он где-то раздобыл разбитый киноаппарат, починил и показывает за плату картину «Ложная клятва». Вид у него, как вы знаете, приличный: на нем сюртук, модные ботинки и котелок, как такому человеку не поверить, когда он уверяет, что картина — любовная, сто́ящая. Из-за полтинника никто спорить с ним не станет, и до поры до времени это сходит ему с рук… Вы не раз говорили мне, что мир очищается от преступления и грязи, мог ли я пойти на обман?

Кто-то стучится в дверь, сперва осторожно, затем все настойчивей. Нусон молчит и горько улыбается.

— Выходи, подлец, все равно убьем! — доносится резкий голос.

— Что его упрашивать, ломайте дверь!

— Бейте стекла!

Нусон спокойно продолжает, он закладывает руки назад и медленными шажками прохаживается по комнате.

— Мне оставалось только красть. Я знаю, что брать чужое грешно, но сдоить у коровы бутылки две молока не такой уж тяжкий грех. Чтобы не слишком обижать одного хозяина, я каждый раз брал у другого. Часть молока я отдавал больной жене, а остальное вам. Я ведь не слепой, вижу — сохнет человек, тает на моих глазах добрая душа. Пропади моя голова, сказал я себе, были бы вы и моя старуха живы.

Мне становится жутко, судьба Нусона — моя судьба, мы делили с ним добычу. Они придут и растерзают нас обоих. Что им до бедного учителя, которому не хочется так рано умирать, ни за что ни про что быть убитым. Бог однажды проявил уже ко мне свою милость, неужели он не сжалится и сейчас?