Истории надежды

Ситуация изменилась, когда я привезла Лале к нам домой и познакомила его со своими родными. После этого стоило мне приехать к нему, как уже с порога он начинал расспрашивать о моей дочери. Время от времени он спрашивал о моих мужчинах и постоянно — о дочери. Что-то в наших отношениях изменилось, появилась теплота и открытость. Через неделю-другую после нашего семейного обеда произошел окончательный прорыв — он доверил мне выслушать, а потом написать его историю. Сделавшись более восприимчивой и позволив Лале познакомиться с моей семьей и узнать некоторые мои сильные и слабые стороны, я смогла добиться более тесного нашего взаимодействия. В целом я оберегаю свою семью от всех, помимо близких друзей, но Лале я впустила. Я позволила ему увидеть меня их глазами, безо всякого фильтра. Ему, конечно, потребовалось время, чтобы осмыслить то, что он узнал обо мне, но, во всяком случае, у него было что осмысливать.

Коль скоро между нашими семьями установилась связь, между ним и мной возник новый уровень доверия. Как будто щелкнули выключателем и зажегся свет. Теперь Лале начал весьма эмоционально рассказывать о зле и ужасе, которые он испытал. Часто он открыто плакал, описывая зверства, свидетелем которых он был. И в то же время тогда он постоянно пытался внушать Гите оптимизм. Слушая, как он рассказывает моим родным о своей жизни до и после Освенцима, и видя, как он мучается, я подталкивала его к более приятным воспоминаниям.

Однажды, придя к нему, я поняла, что в этот раз мне не обойтись без хорошего кофе. Когда он открыл дверь — теперь он всегда поджидал меня с открытой дверью, пока я поднималась по лестнице в его квартиру, — я встретила его словами: «Мы можем поехать и выпить кофе?»

От моего предложения он вздрогнул, нащупал в карманах бумажник и схватил ключи от машины. Тогда в первый — и в последний — раз я позволила Лале отвезти меня на машине. Когда он разворачивался на улице, совершенно не глядя по сторонам, я закрыла глаза и попрощалась со своей семьей. К счастью, мы доехали-таки до ближайшего кафе, но с нарушением всех правил движения. Я не знала, плакать мне или смеяться, когда он остановился в зоне с запрещенной стоянкой, выключил двигатель и выбрался из машины. Идя за ним следом, я заметила, что парковаться здесь нельзя. Махнув рукой, он сказал, что всегда здесь паркуется, и никто больше. Я даже не пыталась объяснить ему, что для этого есть причина.

Когда мы вошли в небольшое кафе, не менявшееся, вероятно, десятилетиями, персонал и посетители стали окликать Лале по имени. Женщины обнимали его, и в ответ он целовал каждую в обе щеки. Мне принесли чашку хорошего кофе, но больше всего я наслаждалась видом Лале среди знакомых ему людей, сопереживающих ему. Женщины интересовались его аппетитом, сокрушаясь по поводу его худобы. Меня приняли в свой круг, забросав вопросами о том, что я делаю в компании Лале.

Я понадеялась, что эта встреча возобновит общение Лале с еврейской общиной, частью которой, как я знала, были они с Гитой. Гита умерла за пять месяцев до этого. Он показывал мне много снимков, на которых они изображены со знакомыми. Это были просто светский лев и светская львица: всегда безупречный Лале и сногсшибательная Г ита. На многих фотографиях Лале не смотрит в объектив, как Гита, но с огромной любовью взирает на женщину, сидящую рядом с ним.

Через несколько недель после этого он пригласил меня пойти с ним на тот вечер, о котором я уже упоминала. Вечер проходил в банкетном зале над Еврейским центром Холокоста в Мельбурне. Я восприняла это приглашение как важный этап моего приобщения к миру Лале. Он хотел, чтобы я услышала мнение о нем из уст его друзей. Для упрочения наших с ним взаимоотношений он тоже старался еще больше открыться передо мной. Я должна была оказать ему моральную поддержку на случай, если бы у него возникла потребность уйти раньше. Без сомнения, он намеревался дать понять своим друзьям, что хочет видеть свою историю записанной на бумаге и хочет показать им автора. Он представлял меня друзьям и знакомым с видом человека, носящего знак почета.

Одетая, как обычно, в джинсы и футболку, я постучала в дверь его квартиры. Он встретил меня у двери — элегантный джентльмен в тщательно отутюженном костюме и рубашке. Я взяла его под руку, и мы подошли к моей машине. Он знал, что я сяду за руль, но, как настоящий джентльмен, открыл передо мной водительскую дверь.

Не так-то просто было припарковаться на тихой узкой улице, где располагался центр. Я предложила высадить его, а затем найти место, но он и слышать об этом не хотел — он вполне может пройти столько, сколько потребуется.

Поднимаясь по лестнице в банкетный зал, я по шуму догадалась, что мы входим в заполненное людьми помещение. Позже я узнала от Лале, что он нарочно сказал мне, что мероприятие начнется на полчаса позже, чем было на самом деле, поскольку хотел, чтобы при нашем появлении все уже были на месте.