Истории надежды

Нет сомнения в том, что этот фильм, наряду со многими другими, увековечивает историю Холокоста. Я удостоилась чести познакомиться и выступать на одной сцене с Томасом Кенилли, написавшим книгу «Ковчег Шиндлера», по которой был поставлен этот фильм. В моем представлении Томас Кенилли — австралийский герой. Однако, думая о мистере Спилберге, я вспоминаю не только этот фильм. Я считаю величайшим достижением Спилберга для увековечивания памяти о Холокосте то, что он сделал после выпуска фильма, — создал «Фонд Шоа».

Посылая в отдаленные страны видеооператоров для записи воспоминаний тех, кто выжил в Холокост, Спилберг дал им возможность высказаться и рассказать о пережитом. По словам многих выживших, не существует двух одинаковых рассказов. Каждый по-своему видел и воспринимал Холокост, в зависимости от своего происхождения, окружения и многого другого. Ни одна история не лучше и не глубже другой. Разумеется, неизбежна ужасная похожесть многих впечатлений, в особенности когда люди становились свидетелями злодеяний, но рассказывать следует о страданиях отдельного человека, а не обобщать опыт.

Две из трех сестер, историю которых я собираюсь написать, прошли через одинаково ужасающий опыт, и вот одна из них рассказала, что большую часть времени в Биркенау пребывала в состоянии «зомби». Психиатр назвал бы это диссоциацией — состоянием, когда, чтобы справиться с тяжелым стрессом и болью, рассудок освобождает себя от чувств и эмоций. Другая сестра — ну, у нее глаза были широко открыты. Она помнит мельчайшие подробности и способна описать, как реагировала, как таскала за собой младшую сестру, присматривала за ней и

ухаживала.

Опять возвращаюсь к детям и внукам, говорившим мне, как им хотелось бы, чтобы пережившие Холокост родные рассказали им свою историю, но они стесняются спрашивать стариков, боясь, что им откажут.

Я сама мать и бабушка. Не могу себе представить, что, глядя в глаза своим детям и внукам, я сумела бы рассказать им о пережитых мной ужасах. И я на самом деле сомневалась бы, стоит ли рассказывать моим детям об ужасах, пережитых Лале Соколовым. Мне хотелось оградить их от переживаний.

Я получила большое удовольствие от знакомства в Израиле с родственниками трех сестер, переживших Холокост. Впервые я проводила время с потомками в первом и втором поколении, выросшими на рассказах об этих храбрых девочках. Они рассказывали мне, что им завидовали в группах для детей тех, кто выжил в Холокост, которые они посещали, потому что эти женщины, три сестры, предпочли делиться своими воспоминаниями. Любовь, излучаемая каждым членом семьи по отношению к другим, была осязаема. Полагаю, эта любовь друг к другу объяснялась честностью и открытостью родителей, рассказывающих им свои истории языком, подходящим для ребенка того или иного возраста.

Очевидно было, что эта семья исцелилась от душевных ран, нанесенных их родителям. Их мучительное прошлое нельзя забывать, о нем надо говорить друг с другом. В этом

и состоит мужество.

Только сам человек должен выбирать, о чем можно говорить, а что придется унести с собой в могилу. К счастью, благодаря стараниям Стивена Спилберга сохранены тысячи свидетельств выживших, и никогда нельзя забывать индивидуальные истории Холокоста. Эти видеосвидетельства несут с собой для нас надежду на лучшее, ибо даже в самые темные времена истории люди держались вместе и выживали, а после рассказывали потомкам о своей надежде. Надежда умирает последней. Как говорила своей матери в больнице неизлечимо больная девушка: «Умираем мы лишь мгновения, в остальное время

мы живем».

Мы продолжаем жить с каждым вдохом.

Решив сделать из истории Лале литературное произведение, я захотела рассказать эту историю так, как он ее рассказывал мне. Я рассказывала его историю, а не свою версию, поэтому старалась придерживаться его стиля, сохранить его манеру повествования в воссоздании событий. Единственное, чего я не смогла воссоздать, — это его чарующий восточноевропейский акцент и то, как он иногда путал слова и начинал бессвязно бормотать, что вызывало смех у нас обоих. Он вообще охотно смеялся над собой. То, что нас не поджимали сроки написания книги, избавляло от ненужного напряга, мы не были ограничены

во времени.