История эмоций

Вы уже заметили, наверное, что в списке тех тем, к которым я планирую обратиться, значится нейронаука. Из-за этого мне в последнее время часто приходится слышать – особенно от друзей – такой вопрос: «Но, Билл, разве это занятие не толкает тебя в сторону того самого редукционизма (или сциентизма, френологии, социобиологии, генетического детерминизма, бихевиоризма, элиминативного материализма босоногого эмпиризма, недооценки языка и т. д.), против которого ты до сих пор сражался?» Я так не думаю. У меня такое ощущение, что в своей похвальной попытке не допустить одной формы редукционизма слишком многие культурологи-теоретики впадают в другую его форму: они скатываются в редукционистское игнорирование того, что биология присутствует в мышлении и культуре и что другие аспекты природы тоже заложены в них[846].

У Брайана Массуми (*1956) мы видим очень похожую аргументацию. Он объявляет абсолютно маргинальной экспрессионистскую онтологию Жиля Делёза и Феликса Гваттари («менее модную концепцию в европейской мысли конца ХХ века, пожалуй, трудно найти») и утверждает, что «все эти предположения были радикально поставлены под вопрос структурализмом, постструктурализмом, постмодернистской и постпостмодернистской мыслью»[847]. В отличие от онтологического статуса выражения и экспрессии у Делёза и Гваттари, «постмодернизм», как пишет Массуми, производит впечатление коммуникации, вышедшей из-под контроля. Поскольку он, как кажется, уже не связан никакими нормами соответствия объективному или сообразности, он выглядит непричинным, безмотивным и теряющимся в бесконечном ускальзывании»[848]

. А редакторы ридера по теории аффекта напутствуют своих читателей словами:

Это та точка, в которой мы хотели бы обозначить предел полезности теории и предложить эти эссе как приглашение к более чем просто дискурсу. Мы хотим, чтобы они тронули, взволновали, мобилизовали читателей. Мы хотим, чтобы они были не просто словами, а чтобы они показали, что аффект может

сделать[849]

.

Конечно, эти намерения выражены не в картинках, а в словах, причем словах печатных, и при этом шрифт не изменяется, буквы не выпуклые, и если по ним провести пальцем, из них не выделяются молекулы запаха. Однако это изначальное отграничение от постструктурализма не мешает теоретикам нейрополитологического «витализма» или «нового материализма», как сами они называют свой подход, в классической постмодернистской эклектичной манере пользоваться и постструктуралистскими концепциями тоже – например, «биополитикой» Фуко и другими.

Нейрополитологи заявляют, будто они не похожи на то, на это, и ушли от этого и от того, но прежде всего они отграничиваются от постструктурализма. Первая и самая главная мыслительная операция, которую они осуществляют, – это разделение бессознательного телесного аффекта и сознательной эмоции, хотя эмоции и аффект остаются связанными друг с другом и эмоция не мыслима без аффекта (тогда как аффект без эмоции – вполне). Эмоция есть форма когнитивной деятельности и всегда имеет аффективную составляющую. Вот несколько примеров того, как нейрополитологи пытаются давать определения; начнем с Коннолли.