более серьезным препятствием является тот факт, что у историков нет критического инструментария для оценки биологических и медицинских открытий. Например, о том, что я написал здесь по поводу выводов нейрофизиологических исследований, я сам не могу сказать, верно ли это, спорно или полная ерунда. Не исключено, что то же самое относится и к Смэйлу. Вряд ли в гуманитарных науках найдется много исследователей, которые обладают такими экспертными познаниями в естественных науках, какие нужны были бы для того, чтобы на равных участвовать в обсуждении этих выводов, а не просто принять их на веру[1010]
.4. Перспективы истории эмоций
«Вполне возможно, что мы запрограммированы реагировать на раздражители и что нас уносят волны обратной связи, но как это поможет нам в исторических исследованиях? – спросил один критик и сам ответил на свой вопрос: – С исторической точки зрения нейрональный подход […] – это новое издание детерминизма»[1011]
. Многие согласны с этой принципиальной критикой. Чтобы ее опровергнуть, историку необходимо в обращении с нейронауками проявлять скептицизм и обладать специальными познаниями, как Уильям М. Редди. Другое принципиальное соображение: никакой пользы от понятия «эмоция» не будет, если подводить под него все что угодно, как это случилось с понятием «национальный характер» или с вульгаризованным вариантом понятия «ментальность»[1012]. Когда речь идет об историографической моде, всегда находятся те, кто паразитирует на модных категориях, всегда неизбежны упрощения; но это не значит, что против этой опасности ничего не нужно предпринимать. Эмоции – это не просто все то, что не вписывается в анахронистические объяснительные модели историков, основанные на здравом смысле. Другими словами, не следует навешивать ярлык «эмоция» на любое человеческое действие в прошлом, которое не удается объяснить «интересами» и «рациональностью», то есть с помощью классической теории рационального выбора, нацеленного на оптимизацию выгоды.Далее, не следует делить эмоции на положительные и отрицательные. У этого разделения долгая история, берущая свое начало прежде всего в психологии рубежа XIX–ХХ веков и в ее методах измерения, из которых возникла концепция гедонистической валентности, но оно не полезно для истории эмоций. Столь же бесполезны и метафоры, приравнивающие эмоциональное к экономическому, – разговоры о том, чтобы «вкладывать чувства», «не растрачивать свои чувства» и т. д. Почти всегда за ними имплицитно стоит идея «сбалансированного бюджета», базирующаяся на гидравлической модели эмоций. И наконец, не стоит делить эмоции на базовые и синтетические, простые и сложносоставные. Вообще надо, как не устает повторять Джером Каган, постоянно учитывать смешанный характер эмоциональных переживаний: чувства всегда сложнее, чем нам кажется, когда мы представляем себе четко разграниченные понятия «страх», «радость», «стыд» и т. д.[1013]
Теперь, в свете этих предостережений, я кратко представлю несколько областей, в которых продуктивная работа по изучению истории эмоций представляется возможной. Во многих случаях речь пойдет о давно сложившихся поддисциплинах исторической науки, где эмоциональная перспектива могла бы оказаться особенно полезной. Для наглядности вначале будут приведены краткие исторические зарисовки.
В октябре 1988 года американское Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) упростило правила лицензирования лекарств, так что препараты для лечения СПИДа могли теперь быстрее проходить клинические исследования и нуждавшиеся в них пациенты могли быстрее их получить[1014]
. Этому предшествовала демонстрация, в которой участвовало около тысячи человек, в основном геи и лесбиянки – активисты созданной в 1987 году «СПИД-коалиции для мобилизации силы» (AIDS Coalition to Unleash Power, сокращенно ACT UP [игра слов: выражение «act up» приблизительно означает «устрой шум», «обрати на себя внимание поступком». –