История яда

Другой врач по имени Квинт, по словам Галена, довольно талантливый, чуть было не разделил судьбу коллеги. Сначала завистники попытались отравить его, но потерпели неудачу, и тогда они распустили слух, что Квинт виновен в смерти своих пациентов. Весь город устроил несчастному травлю, и клевета совершила то, чего не сумел сделать яд…

Многие медики, в силу дурных наклонностей, могли превратить любое лекарство в отраву. Главное — незаметно увеличивать дозу, пока она не достигнет роковой отметки. Больной медленно умрет от отравления, а закон будет безмолвствовать за неимением улик.

Наверное, в таких случаях стоило бы прислушаться к советам Асклепиада и, вместо того чтобы принимать опасные микстуры, больше «нажимать» на еду да на вино: пациент ничем не рискует, а врач снимает с себя возможные обвинения. Да это же торжество ненасильственной медицины!

Наблюдая римские нравы, убеждаешься в том, что Апулей рассказал сущую правду и едва ли хоть в чем-то приукрасил ее в угоду публике, ведь многие читатели пережили нечто подобное на собственной шкуре.

В древнеримском обществе врач нередко становился преступником особого рода, которого невозможно привлечь к ответственности. Поскольку правосудие было некомпетентно в вопросах медицинской экспертизы, перед врачом открывался широкий простор для творчества. Медик мог запросто обойти закон, но в то же время прекрасно знал, что стоит только ему занестись или «прогреметь», и тогда уж коллеги спуску ему не дадут.

Ну а для клиентов медицинское вмешательство было равносильно разрушительному урагану, сметающему все на своем пути. Луцилий так говорит об этом в одной из своих эпиграмм: «Даже потоп времен Девкалиона и пожар, зажженный Фаэтоном, не унесли столько жизней, как поэт Потамон и хирург Гермоген!..»

Далеко не все хирурги, однако, были такими коновалами, как Гермоген, и многие из них владели важными профессиональными приемами. Для того чтобы вызвать анестезию, часто использовали галлюциногенные препараты. Пациенту давали сок мандрагоры, подмешивая в него иногда белены, и больной засыпал чутким, порою очень беспокойным сном. В других случаях применяли такое действенное средство, как опий, а порою прибегали к простому, но очень эффективному методу: прижимали сонную артерию до тех пор, пока пациент не терял сознание. Если сосуд оставался закупоренным длительное время, оперируемый умирал. И больной, и хирург знали об этой опасности, но относились к ней как к неизбежному злу. Теперь становится понятным высказывание Никарха, пасквилянта II века, который, посетив кладбище, отослал своему другу целый список «собратьев по вечности»:

«Желаешь ли ты знать, кто покоится под этими камнями? Все те несчастные, кого свел в могилу Зопир…»

И далее тянется печальная вереница имен: «Дамис, Аристотель, Деметрий, Архесилай, Сострат и многие другие. Гермес, обутый в ортопедические сандалии, с деревянным кадуцеем в руке, препроводил своих клиентов в преисподнюю…»

И в заключение: «Лучше очутиться в лапах у пиратов, чем лечь под нож хирурга Геннадия. Ведь разбойникам велит убивать их ремесло, и они делают это даром, но врач отправит вас на тот свет, да еще в придачу потребует гонорар».

Марциал беспощадно клеймил в своих эпиграммах врачей, которые не только не вылечивают клиентов, а «калечат» их, и, похоже, поэт имел все основания жаловаться.

Бедняга Марциал! Однажды он почувствовал себя неважно. Неожиданно в дом без приглашения ворвался модный врач Симмах с толпой учеников и начал его осматривать. Результат не замедлил сказаться: легкое недомогание тотчас переросло в жестокую лихорадку, и наш сатирик обратился к медику с

такой речью: «Мне было дурно, но вот пришел ты, Симмах, с тьмой учеников. Множество рук, ледяных, как Аквилон, ощупывали меня. Хвала им! Раньше у меня не было лихорадки, но теперь-то я ее схватил!»

Грек Гедил, хорошо разбиравшийся в этих делах, в III веке писал: «Аристагор умер, когда его навестил врач Агий. Агий даже не успел поставить пациенту клистир или оказать ему какую-нибудь помощь. Как только лекарь вошел в комнату, больной тотчас испустил дух. Даже волчий корень — ничто по сравнению с этим ядом на двух ногах! Похоронная контора щедро заплатит за его труды!»

Гедилу вторит Никарх: «Когда я заболел лихорадкой, Федон не ставил мне клистир и даже не ощупывал меня. Я умер при одном только упоминании его имени!»

Некоторые больные так сильно боялись врачей, что с перепугу умирали, когда видели лекаря во сне. Хорошенькая репутация, ничего не скажешь! Впрочем, иные авторы в интересах дела порою перегибали палку.

Иногда пациент начинал бояться, что пессимистический прогноз врача не подтвердится. Случалось, лекарь заявлял, что больной обречен, а он, несмотря ни на что, все-таки выздоравливал — то ли организм оказался слишком крепким, то ли диагноз был поставлен неверно. Во всяком случае, некомпетентность медика была налицо.