К вечеру признаки движения пруссаков на Вавр стали более многочисленными, и Груши, оставив кое-какую кавалерию на Льежской дороге, всё же передвинул основную ее часть на дорогу в Вавр. Вся пехота отдыхала в Жамблу, куда из-за ненастья добралась довольно поздно. Конечно, досадно было пройти за день только два с половиной лье, когда нужно было энергично преследовать пруссаков, но всё можно было исправить, отбыв наутро в 4 часа. В 10 вечера, когда Наполеон писал Груши, призывая его к себе, маршал писал Наполеону. Он осведомлял его о данных разведки, еще оставлявших ему, по его словам, выбор между Вавром и Льежем, и объявлял о решении выдвинуться с утра на Вавр, если правильность этого направления окончательно подтвердится,
Пока все спали в лагерях четырех армий, Наполеон поднялся, после краткого отдыха, в два часа утра, по-прежнему снедаемый опасением, что англичане при его приближении исчезнут, уйдя на соединение с пруссаками за Брюсселем. Он в самом деле не понимал, как могут англичане хотеть сражаться с нами, имея огромный лес за спиной: ведь отступление через густой лес весьма затруднительно, а соединение с пруссаками за лесом, напротив, совершенно безопасно. Но Наполеон рассуждал, не учитывая могучих страстей, переполнявших союзников: ненависти прусского генерала и честолюбия генерала британского. Первый готов был собственной жизнью заплатить за уничтожение Франции; второй мечтал лично завершить ссору Европы с Францией и присвоить себе в том главную заслугу.
Наполеон же продолжал сомневаться и, несмотря на возобновившийся дождь, вновь отправился с двумя-тремя офицерами в разведку, которую уже проводил несколькими часами ранее. Почва еще больше размокла, грязь стала глубже, чем вечером. Несмотря на это досадное обстоятельство, которое могло весьма затруднить атаку, он испытал неподдельную радость, заметив огни британских биваков, а шпионы, вернувшиеся из неприятельского лагеря, не оставили более сомнений в решении Веллингтона дать сражение.
В то время как Наполеон проводил разведку, ему доставили депешу от Груши, отправленную в десять часов вечера из Жамблу, в которой тот сообщал, что занял позицию между направлениями на Льеж и на Вавр, но склонен всё же отдать предпочтение Вавру, дабы не дать пруссакам соединиться с англичанами. Хотя Наполеон находил поведение маршала весьма посредственным, он по крайней мере утешился, видя, что Груши склоняется к Вавру и, похоже, понимает свою миссию правильно. Наполеон успокоился, думая, что если Груши выступит в четыре или пять часов утра, то успеет соединиться с ним к десяти часам и тем самым выполнит отправленные вечером из штаб-квартиры инструкции. Поскольку состояние почвы всё равно не позволяло начинать сражение раньше десяти часов утра, появление Груши на левом фланге англичан к тому времени или даже позже привело бы к величайшим результатам. Для надежности Наполеон приказал тотчас же, то есть в три часа утра, отправить Груши дубликат вечернего приказа.
Ободренный, но не вполне удовлетворенный, Наполеон желал теперь только одного: чтобы погода прояснилась и сделала возможными маневры артиллерии. Он провел остаток ночи, изучая местность и возвращаясь время от времени на ферму Ле-Кайю, чтобы обсушиться возле большого очага. В четыре утра начало светать, небо стало проясняться. Вскоре луч солнца, прорезавшись сквозь густую пелену туч, осветил горизонт, и надежда, обманчивая надежда вспыхнула в сердце Наполеона. Он понадеялся, что солнце разгонит тучи, а поскольку дождь кончился, то почва за несколько часов станет пригодной для маневров артиллерии. Друо, посоветовавшись с артиллеристами, объявил, что через пять-шесть часов почва достаточно затвердеет, чтобы можно было выкатить на позиции орудия любого калибра. Небо очищалось, и Наполеон выжидал, не подозревая, что дает время не только поработать солнцу, но и подойти пруссакам.