Полковник Эйме во весь опор примчался к Наполеону и от имени своего маршала просил у него пехоты. «Пехоты? – гневно переспросил Наполеон. – Откуда же я возьму ее, или он думает, что я ее делаю? Смотрите, с кем я имею дело и что у меня осталось…» И в самом деле, положение на правом фланге было крайне опасным. К 30 тысячам солдат корпуса Бюлова, которых Наполеон пытался остановить силами 10 тысяч солдат Мутона, начали присоединяться новые плотные колонны, появлявшиеся из леса. Было очевидно, что Наполеону предстоит иметь дело со всеми силами Блюхера, то есть с 80 тысячами солдат, против которых он мог выставить только пехоту гвардии, то есть 13 тысяч, ибо кавалерия гвардии и весь кавалерийский резерв уже были использованы и измотаны Неем в преждевременной атаке! Что до прибытия Груши, Наполеон уже на него не надеялся, ибо от командующего правым крылом не было никаких известий, а осматривая горизонт самым зорким глазом и прислушиваясь самым чутким ухом, невозможно было уловить ни тени, ни звука, которые выдали бы его присутствие или хотя бы приближение. Поэтому пехота гвардии, которую просил у Наполеона Ней, была его единственным ресурсом в предстоящей схватке. Конечно, если бы он своими глазами увидел то, что сообщал ему о состоянии британской армии Ней, если бы опасность справа не усугубилась, он мог бы сдержать Бюлова с помощью одного Мутона, броситься на англичан с пехотой гвардии, довершить их разгром и вернуться к пруссакам. Наполеон закончил бы схватку как храбрец, сразившийся с двумя неприятелями, одолевший обоих и павший полумертвым на труп последнего. Но он сомневался в верности суждения Нея, не прощал ему его поспешности и к тому же видел, как, словно из отверзшейся бездны, беспрестанно изрыгавшей всё новых неприятелей, на него выходит прусская армия. И Наполеон решил остановить пруссаков, прежде чем отходить в центр ради боя с сомнительным исходом.
После минутного раздражения, вновь овладев собой, он всё же послал Нею ответ менее жесткий и неприятный, нежели тот, что дал поначалу полковнику Эйме. Он поручил передать маршалу, что положение на берегах ручья Лан не менее затруднительно, чем на плато Мон-Сен-Жан; что он сражается против всей прусской армии;
что когда ему удастся ее оттеснить или хотя бы сдержать, он придет вместе с гвардией довершить победу над англичанами; что до тех пор Нею нужно любой ценой оставаться на плато, коль скоро он поспешил на него взойти, и что если он продержится на нем еще час, ему будет оказана мощная поддержка.
Пока полковник Эйме относил Нею ответ, столь непохожий на тот, какого ждал маршал, бой с пруссаками стал таким же яростным, как с англичанами. С высот над ручьем Блюхер отчетливо видел грозные атаки наших кирасиров на плато Мон-Сен-Жан. Он приказал Бюлову прорвать правый фланг французов, Пирху, который привел 15 тысяч человек, предписал всеми средствами содействовать Бюлову, Цитену, который подвел столько же людей, двигаться на поддержку левого фланга англичан, а всем – ускорить шаг и действовать так, чтобы закончить сражение в этот памятный день.
Пыл Блюхера пронзил все сердца, и воодушевленные патриотизмом и ненавистью пруссаки прилагали неслыханные усилия, чтобы завладеть пространством между двумя потоками. В то время как дивизия Лостина пыталась захватить замок Фришермон, а дивизия Гиллера – ферму Анотель, Бюлов заполнил участок между ними кавалерией принца Вильгельма. Доблестный Мутон, выказывая невозмутимое хладнокровие, отступал медленно, будто на плацу, то пуская на эскадроны принца Вильгельма конницу Сюбервика и Домона, то останавливая штыковыми атаками пехоту Лостина на левом фланге и пехоту Гиллера на правом. Было шесть часов; Мутон потерял треть солдат, теперь 30 тысячам пруссаков противостояли только 5 тысяч французов. Наибольшая опасность грозила ему на правом фланге, где пруссаки изо всех сил пытались его обойти. Поднявшись к истокам ручья Лан, можно было попасть в деревушку Планшенуа, расположенную за Бель-Альянсом, то есть в тылах нашего правого фланга. И если бы неприятель добрался по оврагу до этой деревни, мы оказались бы окружены и потеряли бы большую дорогу в Шарлеруа, нашу единственную линию отступления. Поэтому Бюлов и выдвинул дивизии Гиллера и Рисселя к Планшенуа.