История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Тем временем канонада от Ватерлоо доносилась всё отчетливее. Всех не покидало убеждение, что они теряют драгоценные силы перед позициями, форсировать которые и невозможно, и бессмысленно, тогда как на левом фланге в Лимале и Лимелете оставили мосты, по которым четырьмя часами ранее было нетрудно пройти и доставить решающую помощь армии. Провидение, очевидно, вынесло нам приговор и для его исполнения выбрало маршала Груши. И ведь несчастный, мы не перестанем так его называть, был совершенно добросовестен! Ему можно поставить в упрек только склонность судить о советах своих соратников сообразно их форме, а не содержанию.

Наконец, в шесть часов роковая завеса упала с его глаз. Офицер, отбывший в час дня, после перехвата письма Бюлова, принес новую депешу, объяснявшую предыдущую. Она доказывала, что Вавр не точное место назначения, а лишь общее направление, что следует иметь в виду только пункт, где находится французская армия, и положение, в котором она пребывает, установить с ней связь и заходить в тыл пруссакам, чтобы уничтожить их, поместив между двух огней.

Мысль начальника штаба наконец разъяснилась и проникла в закрытый ум Груши. Тогда он перестал колебаться, но время быть полезным уже миновало. Наполеон пал, а перед Вавром пали Жерар и множество храбрецов, без всякой пользы для армии и Франции.

Груши тотчас отдал приказ занять мосты Лималя и Лимелета. Позади он располагал легкой кавалерией Пажоля и дивизией Теста, которых посылал утром в направлении Льежа и которые вернулись, проделав двенадцать лье. Маршал поручил им захватить мост в Лимале, что и было исполнено без затруднений, поскольку у пруссаков там оставался только слабый арьергард. Но в тот час, когда мост был захвачен, пушки в отдалении смолкли и на окружающую местность опустилась зловещая тишина. Груши, чтобы утешиться, предположил, что сражение в Ватерлоо выиграно, и сказал об этом своим соратникам. У него была весьма понятная потребность в это верить; потребность эта делала честь его сердцу, но не уму.

Уверенности маршала никто не разделял. Жерар, получивший ранение, казавшееся смертельным, и готовившийся к смерти, думал только о том, что Франция пала, и страдал от этой мысли больше, чем от раны. На следующий день всем, от Вавра до Лималя, не терпелось узнать о случившихся накануне событиях, ибо над равниной продолжала царить зловещая тишина. Наконец прибыл офицер, отбывший из Шарлеруа в одиннадцать часов вечера, и, возвестив о катастрофе, предписал отступать на Намюр. Маршал Груши, на чьем лице была написана растерянность честного человека, который ошибся, но пытается оправдаться, сказал генералам, смотревшим на него с такой болью, что она мешала гневаться: «Господа, когда вы узнаете мои инструкции, вы увидите, что я сделал то, что и должен был сделать». Ему не стали возражать, и в самом деле, не время было спорить. Следовало выбираться из западни, в которую попались, ибо от остатков французской армии их отделяли две армии победителей. Командующий нашим правым крылом, со всеми силами, какими он располагал, незамедлительно направился на Мон-Сен-Гибер и Намюр и приказал корпусам Жерара и Вандама выдвигаться к тому же пункту через Жамблу.

Таковы были события на обоих театрах операций в роковой день 18 июня 1815 года. Англичане назвали его сражением при Ватерлоо, потому что в этой деревне они выпустили бюллетень о сражении. Пруссаки назвали его сражением при Бель-Альянсе, потому что они сражались близ этой фермы. Наполеон назвал его битвой при Мон-Сен-Жане

, потому что на этом плато французская армия совершила чудеса. Мы тоже назовем его сражением при Ватерлоо, в силу установившегося обычая. Ошибки и заслуги этого рокового сражения нетрудно оценить тому, кто, отбросив предвзятость, будет просто следовать здравому смыслу.

Мы знаем, какие причины побудили Наполеона предпринять наступление против Европы, вновь объединившейся в коалицию, и, разумеется, эти причины были весомы. Колонна с востока под командованием Шварценберга и северная колонна под командованием Веллингтона и Блюхера двигались на расстоянии более ста лье друг от друга, и к тому же первая выдвигалась на месяц позже второй. Воспользоваться тем, что они были разделены расстоянием и выступали в разное время, было совершенно естественно, ибо если бы Наполеон стал их ждать и дал им время объединиться, он позволил бы им вторгнуться в прекраснейшие французские провинции;

возникла бы опасность противоборства с 500 тысячами человек, и, хотя Париж был хорошо защищен, а Наполеон располагал для маневрирования 250-тысячной армией, было чрезвычайно опасно допускать формирование подобной силы. Впрочем, наступление не исключало и последующей обороны. Ведь если бы попытка предотвратить вторжение закончилась неудачей, а начало кампании не ознаменовалось катастрофой, переход от наступления к обороне осуществился бы так, как он обычно и осуществляется полководцами куда менее искусными, чем Наполеон.