По прибытии в Лаон, где его опередил слух о бедствиях, Наполеон принял от городских властей и командиров гарнизона выражения скорби, которые его тронули, после чего потратил несколько часов на обсуждение своих дальнейших планов. Одним взглядом он сумел проникнуть в ближайшее будущее, уготованное ему, и слишком хорошо понял, что результат будет одинаков, как бы он себя ни вел. Он сделал ставку на фортуну, но кости выпали неудачно, и фортуна была, очевидно, погублена. Подобная манера рассматривать положение вещей, внушив удивительное смирение, должна была также уменьшить энергию Наполеона и тщательность, с какой он будет взвешивать решения. Своего рода безразличие, временами спокойное и мягкое, временами горькое и презрительное, станет его постоянным расположением духа в то время, когда он мог бы, при меньшей прозорливости и большем желании спастись, заклясть судьбу хотя бы на несколько часов. Но несколько часов казались ему единственным возможным выигрышем, и ради них он не хотел предпринимать серьезных усилий.
Требовалось как можно скорее предоставить Франции точный отчет о сражении 18 июня. Наполеон имел при себе Маре, Бертрана, Друо и адъютантов Флао и Лабедуайера. Он сам составил бюллетень о сражении с намерением изложить всю правду, но никого, однако, ни в чем не обвиняя. Быстро продиктовав бюллетень, он зачитал его присутствующим, сказав, что мог возложить часть вины на маршала Нея, но воздержался, ибо все делали что могли и все ошибались. В самом деле, было бы жестоко возлагать ответственность за поражение на человека, который выказал высочайший героизм ради того, чтобы избежать поражения. Наполеон не подумал о маршале Груши, о поведении которого не знал и отсутствие которого приписал какой-то необычайной причине. Вся вина за поражение была возложена Наполеоном на обстоятельства и
Что он будет делать в Лаоне? Терпеливо ожидать воссоединения остатков армии? Каковы они будут? Хватит ли их для противостояния неприятелю и замедления его продвижения хотя бы на несколько дней, чтобы Париж успел затворить ворота, вооружить редуты и собрать корпуса, составлявшие его гарнизон? Не лучше ли Наполеону, пока начальник штаба и принц Жером будут воссоединять армию в Лаоне, двинуться в Париж, предстать перед палатами, рассказать правду и потребовать средств для исправления поражения? Ведь средства еще найдутся, если палаты сплотятся с правительством и захотят ему содействовать. К тому же Наполеон загодя подготовил на случай поражения весьма значительные ресурсы, дабы оставить возможность успешного сопротивления. Смогут ли палаты усилить их своей преданностью общему делу? Всё будет зависеть от твердости и согласованности действий государственных властей. Не поможет ли присутствие Наполеона вернее ее добиться?
То был чрезвычайно важный вопрос, возникший на жизненном пути Наполеона уже в третий раз. Поскольку он соединял в своем лице главнокомандующего и главу империи, в некоторых случаях ему приходилось задаваться вопросом, что предпочтительнее: вернуть правительству его главную движущую силу или оставить армии главнокомандующего? В этих случаях он жертвовал военными интересами ради политических и до сих пор расчеты его оказывались верны, в ущерб, однако, его личной репутации, ибо Наполеон предоставлял врагам предлог говорить, что думает только о собственном спасении. Но то был враждебный упрек, ибо в каждом из обстоятельств Наполеон достигал великой цели. В самом деле, когда он покинул Египетскую армию, чтобы учредить правительство в Париже, то сделался консулом и императором. После кампании 1812 года, покинув армию в Сморгони и проехав через Германию прежде, чем она восстала, он сумел собрать средства победить Европу в Лютцене и Бауцене, чего хватило бы для спасения короны, если бы он поступился своей гордостью. Так что он действовал правильно, поскольку в первый раз завоевал власть, а во второй – ее сохранил. Но случится ли то же и в третий раз?