История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Мучительные сомнения в Елисейском дворце заполнили часть утра. Тем временем из армии прибыли известия, менее огорчительные, нежели те, что Наполеон и его офицеры привезли из Лаона. Считавшийся прежде погибшим Груши вернулся через Рокруа целым и невредимым и привел более 30 тысяч человек, исполненных пыла, вокруг которых могли воссоединиться остатки армии Ватерлоо. Остатки, подходившие в Лаон со всех сторон, представляли уже около 20 тысяч человек, а к тому времени, когда их вооружат и снабдят артиллерией, должны были дойти до 30–40 тысяч. Так что в самом скором времени нетрудно было получить армию в 60 тысяч человек, усилить ее сборными пунктами, федератами, войсками западных провинций и собрать для прикрытия Парижа не менее 100 тысяч человек. Военного министра без промедления отправили в палату представителей, чтобы выяснить, не наведут ли ее подобные известия на полезные размышления и не породят ли они желания сохранить этим 100 тысячам прежнего главнокомандующего.

Ассамблея заседала с девяти часов утра, снедаемая нетерпением, еще более жгучим, чем в предыдущие дни. Доклад генерала Гренье хотели отложить, дабы выиграть время, но ассамблею не интересовали второстепенные предметы, которыми пытались подменить основной предмет ее озабоченности. Пришлось удовлетворить ее нетерпение. В десять часов утра Гренье взошел на трибуну и добился тишины, в которой отказывали другим ораторам. Он коротко перечислил меры, принятые ночью во дворце Тюильри, и закончил более подробным изложением главной меры, состоявшей в отправке в лагерь союзников переговорщиков для ведения переговоров от имени палат. Это означало по меньшей мере половину отречения и уверенность в получении второй половины в ближайшее время.

Несмотря на это, разочарование, нетерпение и даже гнев показались на всех лицах и вспыхнули в невнятном ропоте. Докладчик, непривычный к такого рода волнениям, бормотал какие-то слова, прося соблаговолить подождать еще некоторое время, ибо министры, сказал он, позволили ему надеяться, что доклад вскоре будет дополнен императорским посланием. Его слова не удовлетворили взволнованных людей, и толпы ораторов устремились к трибуне, торопясь внести предложения, которым назначалось ускорить наступление желаемого события. Но поскольку к трибуне выходили лица не важные и не достойные того, чтобы их выслушали, ассамблея не оказывала им внимания, и они бессмысленно сменяли друг друга среди невыразимого беспорядка.

Вдруг Фуше шепнули, что жертва защищается и нужно совершить над ней насилие, чтобы самим не сделаться ее жертвами, ибо армия, осведомленная о происходящем, готова пойти на крайности, чтобы продлить правление Наполеона; а кроме того, пришли известия о Груши, который спасся и движется на Лаон с 60 тысячами человек. Перспектива заполучить подобные ресурсы вполне могла вернуть Наполеону решимость, которая, казалось, его покинула, и нельзя было терять времени. Рассказ вскоре подтвердился докладом военного министра. Нетерпение, с которым его слушали, соответствовало серьезности предмета, о котором он говорил. Однако, выслушав его, мнения вовсе не переменили, а еще больше утвердились в прежнем. Когда люди страстно хотят чего-то, их подталкивает к желанной цели всё, даже то, что должно от нее отвратить. Одни заявляли, что 60 тысяч человек сделаются для Наполеона предлогом удержать власть и при необходимости он использует их против ассамблеи; другие говорили, что нужно поспешить воспользоваться ими для переговоров о мире без участия человека, делавшего мир невозможным. Возбуждая себя таким образом, дошли, наконец, до предложения о низложении, и вскоре мысль о его провозглашении завладела всеми.

Между тем один из представителей, генерал Солиньяк, уже довольно давно попавший к Наполеону в немилость, человек беспорядочного, но великодушного ума, остановил ассамблею, заявив, что тот, над кем хотят совершить подобное насилие, правил пятнадцать лет, совсем недавно принял новую присягу Франции в верности и двадцать лет командовал французскими армиями с несравненной славой; что он заслуживает уважения, а предоставление лишнего часа на то, чтобы он сам сложил скипетр, который намереваются у него вырвать силой, вовсе не чрезмерное требование. «Дадим один час, дадим!» – отвечали сотни голосов. Своего рода стыдливость охватила вдруг ассамблею, которая всё же желала сохранения императорской династии, и представители предоставили Наполеону часовую отсрочку. Человеку, который владел миром, а тремя месяцами ранее был встречен с таким воодушевлением, дали на отречение один час! Печальный и ужасный урок для безмерного честолюбия.