История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Фридрих-Вильгельм и Гаугвиц рассчитывали на какой-нибудь успех для успокоения умов; они надеялись, что союз северных германских держав под протекторатом Пруссии сможет послужить противовесом Рейнскому союзу. Наполеон сам подсказал им эту мысль. Адъютант короля был отправлен в Дрезден, дабы убедить Саксонию вступить в эту конфедерацию, а главный министр курфюрста Гессен-Касселя сам прибыл в Берлин для обсуждения этого вопроса. Но оба двора выказали в отношении предложения об объединении крайнюю холодность. Саксония, самая честная из германских держав, инстинктивно не доверяла Пруссии, а потому если бы и решилась вступать в новые союзы, то скорее склонилась бы к Австрии, которая никогда не покушалась на ее земли, чем к Пруссии, которая, окружая их со всех сторон, со всей очевидностью желала их заполучить. Гессен, недовольный Пруссией, заставившей в 1803 году отдать Фульду Нассау-Оранскому дому, недовольный и Францией, отказавшейся включить его в Рейнский союз, не хотел выбирать ни Пруссию, ни Францию, ибо они казались ему одинаково опасными. Чтобы оправдаться перед Пруссией, которой он был предан по крайней мере внешне, Гессен придумал отвратительную ложь, заявив, что Франция тайно угрожала ему нападением, если он примкнет к Северному союзу. Ничего подобного не было; самые тайные депеши французского правительства предписывали, напротив, не чинить никаких препятствий образованию такого союза. Франция хотела запретить присоединение только ганзейским городам, да и то по причинам чисто коммерческим; и она этого не скрывала.

Таким образом, министр Гессена привез в Берлин самые ложные утверждения, и всё, о чем его государь просил Францию, желая примкнуть к Рейнскому союзу, выдавал за предложения самой Франции, сделанные ему, чтобы не дать ему примкнуть к Северному союзу.

После этого полностью лживого рассказа король Пруссии посчитал поведение Наполеона самым черным предательством, почувствовал себя одураченным и униженным и впал в жесточайшее раздражение. В это самое время из Франции пришла депеша от Луккезини. Этот посол уже несколько дней собирал слухи, ходившие о том, какая участь уготована Пруссии. Обмолвки английских переговорщиков о молчаливом обещании возвратить Ганновер показались Луккезини довершающими угрожающее положение. А поскольку своим двойственным поведением то противника, то сторонника системы Гаугвица он совсем недавно поддержал договор от 15 февраля и даже отвез его в Берлин, то сейчас счел себя ответственным за то, что последний союз с Францией может разрушиться. И он преувеличивал в своих донесениях самым неосмотрительным образом.

Курьер, прибыв в Берлин 5 или 6 августа, произвел там чрезвычайную сенсацию. Второй курьер, везший депеши от 2 августа и прибывший 9-го, лишь добавил к впечатлению, произведенному первым. Взрыв был мгновенным. Король и его министры наперебой возмущались Францией. Гаугвиц, веря лишь в часть того, что ему говорили, но надеясь, что сумеет обуздать партию насилия, если встанет во главе военных демонстраций, согласился на всё, что ему предложили в эту минуту возбуждения. Поскольку его система опрокинулась, он собирался уйти и предоставить другим риск разрыва с Францией, который должен был, по его предвидению, оказаться гибельным. Но он уступил всеобщему движению умов, и все сторонники, какие у него были при короле, в частности Ломбард, поспешили последовать его примеру.

В Потсдаме был созван совет. В нем приняли участие старые генералы – герцог Брауншвейгский и маршал Мёллендорф. Когда эти люди, проявлявшие до сих пор столько благоразумия, увидели, что король и сам Гаугвиц считают возможными и даже подлинными предательства, приписываемые Франции, они больше не колебались и единогласно приняли решение вновь привести всю прусскую армию в состояние полной боеготовности, как полгода тому назад. Большинство совета, включая короля, сочли это мерой безопасности, а Гаугвиц – способом ответить всем тем, кто говорил, что Пруссию предают Наполеону.

Внезапно 10 августа в Берлине распространился слух, что король решил вооружаться, что между Пруссией и Францией возникли великие осложнения, что даже обнаружились какие-то скрытые угрозы, какое-то преднамеренное предательство, которое объясняет присутствие французских войск в Швабии, Франконии и Вестфалии. Общественное мнение, часто возмущающееся, но всегда сдерживаемое примером короля, которому доверяло, на сей раз проявило себя бурно.