История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Еще одно обстоятельство заставило его поверить в некую коалицию. Фокс, болевший уже два месяца, только что умер. Он унес с собой мир и возможность плодотворного союза между Францией и Англией. Если Англия понесла большую потерю в Питте, то в Фоксе понесли великую потерю Европа и всё человечество. И теперь в Британском кабинете партия войны торжествовала над партией мира.

Тем не менее Сент-Джеймский кабинет не решился значительно менять условия мира, отправленные прежде в Париж. Лорд Ярмут бросил переговоры из отвращения, и лорд Лодердейл остался один. Из Лондона ему приказали представить России условия, состоящие в требовании Сицилии и Далмации для неаполитанского двора и Балеарских островов для короля Пьемонта. Лорд Лодердейл, представляя новые требования, действовал от имени двух дворов и как их полномочный представитель. Так, дожидаясь ратификации из Санкт-Петербурга, Наполеон упустил возможность получить мир.

Он почувствовал раздражение, которое еще более склонило его к предположению о существовании европейского заговора. Поэтому сейчас он был куда более склонен вновь призвать к оружию, нежели уступить. В это время он принял Кнобельсдорфа, который поспешно явился на смену Луккезини, и встретил его вежливо, определенно заявив, что не имеет никаких планов против Пруссии и не понимает, чего она от него хочет, ибо он от нее не хочет ничего, кроме исполнения договоренностей; что он не собирается ничего у нее отбирать;

что всё обнародованное по этому поводу было ложью (этими словами он намекал на донесения Луккезини, который в тот же день представил свои отзывные грамоты). Использовав затем откровенность, достойную его величия, Наполеон добавил, что в распространившихся ложных слухах единственной правдой было то, что говорилось о Ганновере; что он действительно прислушался на этот счет к Англии; что, видя всеобщий мир привязанным к этому вопросу, он думал обратиться к Пруссии, изложить ей ситуацию во всей ее истинности, дать ей выбор между всеобщим миром, купленным возвращением Ганновера, с возмещением за него, и продолжением войны с Англией, но войны до конца. Кроме того, он заявил, что в любом случае не принял бы никакого решения прежде откровенного и полного объяснения с Пруссией.

Столь честное объяснение должно было изгнать все сомнения. Но Пруссии нужно было большее, ей нужен был акт уважения, который спас бы ее гордость. Наполеон, возможно, и пошел бы на это, если бы не был в ту минуту исполнен подозрений, если бы не поверил в новую коалицию, которой еще не существовало, но которая должна была вскоре возникнуть. В таком возбужденном состоянии ума не всегда можно уверенно судить о том, что происходит у противников. Итак, Наполеон предписал Лафоре проявлять сдержанность, сказать Гаугвицу, что Пруссия не получит иных объяснений, кроме тех, которые он дал Кнобельсдорфу и Луккезини, что на просьбу относительно войск он отвечает в точности подобной просьбой и что если Пруссия отменит приказ о вооружении, он обязуется незамедлительно отвести французские войска за Рейн. Он приказал Ла-форе после этого хранить молчание и ждать событий.

Лафоре в точности исполнил приказания своего государя, без труда убедил Гаугвица, который был убежден заранее, но подпал под власть событий; и затем умолк.

Король и Гаугвиц подождали еще несколько дней, чтобы увидеть, не сообщит ли Наполеон чего-нибудь более явного, более удовлетворительного. «Молчание всё губит», – твердил Гаугвиц Лафоре. Но жребий был брошен: Пруссия и Франция, одна – в результате уверток, отнявших у нее доверие Наполеона, другая – в результате слишком неосторожных действий, были приведены к гибельной войне, тем более достойной сожаления, что при общем положении в мире это были единственные две державы, чьи интересы были примиримы. Каждый день полки проходили через Берлин, распевая патриотические песни, которые подхватывал народ, собравшийся на улицах. Все спрашивали, когда король отбудет в армию и правда ли, что он остался в Потсдаме с намерением отменить свое первое решение. Крик так усилился, что общественного мнения пришлось послушаться. Несчастный Фридрих-Вильгельм отбыл в Магдебург 21 сентября. Это был сигнал к войне, которого ждали в Германии и которого Наполеон ждал в Париже. С этого дня война стала неизбежной. Мы увидим в следующих главах все ее ужасающие превратности, губительные последствия для Пруссии и славные результаты для Наполеона, результаты, которые внушили бы Франции беспримесное удовлетворение, если бы политика была согласна с победой.

VII

Йена