Не следует скрывать, что, приняв в семью корону Обеих Сицилий, Наполеон приумножил не только свое могущество, но и трудности. Рассмотрев подробно все хлопоты и человеческие и денежные затраты, в которые обходилось водворение Жозефа в Неаполе, легко поверить, что, вместо того чтобы прогонять Бурбонов из Южной Италии, возможно, стоило оставить их там, покоренных, трепещущих, наказанных за последнее предательство военными контрибуциями, сокращением территории и жестким обязательством не пускать англичан в порты Калабрии и Сицилии. Правда, тогда не завершилось бы возрождение Италии, эта благородная и прекрасная страна не была бы вырвана из подавлявшей ее варварской системы и не присоединилась бы к социально-политической системе Франции, а дворы Неаполя и Рима остались бы скрытыми врагами, готовыми призвать англичан и русских. Но эти весьма серьезные доводы, оправдывая покорение Наполеоном Апеннинского полуострова от Изонцо до Таранто, становились решающими для ограничения предприятий французов на севере Европы, ибо в Далмации требовалось присутствие 20 тысяч человек, в Ломбардии – 50 тысяч и в Неаполе – 50 тысяч, то есть 120 тысяч человек в одной только Италии; а если потребуется еще двести – триста тысяч человек на пространстве от Дуная до Эльбы, то приходилось опасаться, что такие нагрузки не удастся выдержать в течение долгого времени и придется потерпеть поражение либо на севере, либо на юге.
Жозеф, хорошо принятый просвещенной и богатой частью населения, которую угнетала королева Каролина, и недолгое время даже народом, особенно в Калабрии, через которую он проехал, вскоре, однако, заметил огромную трудность в выполнении своих задач. Не имея ни снаряжения на складах и в арсеналах, ни средств в государственных кассах, ибо последнее правительство не оставило ни дуката, вынужденный создавать заново всё недостающее и боясь обременять налогами народ, признания которого он добивался, Жозеф столкнулся с жестокими затруднениями. Требовать от страны денег, одновременно требуя любви, значило, вероятно, получить отказ и в том, и в другом. Однако нужно было удовлетворять потребности французской армии, которой Наполеон не имел привычки платить, когда она находилась за пределами Франции, и Жозеф умолял брата о денежных переводах из императорской казны. Он непрестанно требовал субсидий и войск, а Наполеон отвечал ему, что у него на руках вся Европа, тайно или явно сговорившаяся, что он не может оплачивать, помимо имперской армии, еще и армии союзных королевств, что он предоставляет братьям своих солдат, но не может предоставить им и свои финансы. Однако события в королевстве Неаполитанском вынудили Наполеона не отказывать более в том, о чем его просили.
Гаэта, неаполитанская крепость на континенте, была единственным городом королевства, не сдавшимся французам. Крепость была весьма трудна для осады и удерживала под своими стенами часть французской армии, занятой подступами, которые нередко приходилось проделывать в скалах, в то время как другая ее часть охраняла Неаполь, а остаток, разбросанный по Калабрии для сдерживания готового вспыхнуть бунта, представлял повсюду разрозненные силы. Конец лета, столь пагубный в Италии для иностранцев, опустошил ряды французских войск, и в одном пункте не смогли бы собрать и шести тысяч человек. Англичане, воспользовавшись долгой осадой Гаэты, разделявшей армию и опустошавшей ее лихорадкой, высадились в заливе Святой Ефимии в количестве восьми тысяч человек под предводительством генерала Стюарта. Размещенный в Козенце генерал Ренье едва смог собрать четыре тысячи французов и смело бросился к месту высадки. Атаковав генерала Стюарта на заболоченном участке, где не имел возможности действовать с единством, потребным для компенсации своего численного меньшинства, он был оттеснен и вынужден отступить вглубь Калабрии. Хотя его неудача и не являлась проигранным сражением, она возымела последствия такового и вызвала восстание калабрийцев в тылах французов. Генералу Ренье пришлось вести ожесточенные бои, чтобы собрать свои рассеянные подразделения, его больных и раненных подло убили, и он не смог помочь им, а теперь вынужден был, прорываясь, сжигать деревни и уничтожать восставшее население. Впрочем, он действовал энергично и быстро и выстоял под ожесточенным огнем. Следует воздать честь достойному поведению генерала Стюарта в этих обстоятельствах. Повсеместное и ужасающее истребление французов возмутило его. Пытаясь возместить у жестоких горцев недостаток человечности любовью к деньгам, он обещал по десять дукатов за солдата и по пятнадцать за офицера, приведенных живыми, и обращался с теми, кого удалось спасти, с уважением, с каким должны сообщаться меж собой цивилизованные нации, когда они обречены воевать друг с другом.