История моих книг. Партизанские повести

Кирилл Михеич наткнулся на жену у самого порога кабинета. Не успев подобрать рассолодевшее тело, она мелко шла раскачивающимся, истомленным шагом. Розовый капот особенно плотно застегнут, а ноги были босые и горячие.

Кирилл Михеич уперся острым локтем ей в бок и, взмахнув рукой, хотел ударить ее в слоистый подбородок. Но раздумал и вдруг с силой наступил сапогом на розовые пальцы. Фиоза Семеновна вскрикнула. В кабинете скрипнула кровать.

Он намотал завитую прядь волос на руку и, с силой дергая, повел ее в залу. Здесь, стукая затылком о край комода, сказал ей несколько раз: — Таскаться… таскаться… таскаться… Выпустил. В сенях, бороздя пальцами по стене, стоял долго. Потом, в ограде, выдернув попавшую занозу, тупо глядя в ворота, кого-то ждал.

В мастерской Поликарпыч катал из поярка шляпу. Увидев сына, сказал весело:

— Я кукиш ему выкатать могу. Комиссару.

Кирилл Михеич лег на кровать и со стоном вытянул ноющие руки:

— Будет тебе!..

Старик с беспокойством обернулся.

— Нездоровится? Може, за фершалом сбегать?

— Да что ты, смеешься… надо мной?…

Поликарпыч недовольно дмыхнул;

— Над уродом-то?…

Утром в газете было напечатано: "Мельницу Пожиловых конфисковать. Владельцев выселить немедленно. Имущество отнять".

Артюшка сплюнул:

— Я говорил — нас из города гонят. А нам надо здесь сидеть, сидеть. Мы их сотрем.

— Все бабами?

— У обоих нас, Михеич, бабы сладки.

Стоит Кирилл Михеич посреди двора, слышит — в генералыниных раскупоренных комнатах пианино пробуют.

Фиоза Семеновна пронесла под навес платье.

— Куды?

— Вытресть, сложить. Моль сожрет.

Кирилл Михеич сказал жене:

— Сундуки приготовь, в комнату перетащи. Ночью рассмотреть надо… — добавил торопливо: — сёдни.

Фиоза Семеновна боком как-то, точно сто пудов ухмылочка:

— Ладно.

— Нечо губы гнуть, слушай, когда говорят.

— Я и то слушаю. Глядеть на тебя нельзя? Добрые люди на пианине играют… Плакать мне?

— Когда комиссар уедет?

— Я совдеп, что ли?… Ступай в Народный дом — спроси, Я у него над головой не стою.

— Поговори еще.

Взвизгнула внезапно. Платье швырнула оземь. Зеленобокая курица отбежала испуганно. Перо у курицы заспанное, мятое, в фиолетовых пятнах.

— Ну, вдарь, вдарь! Бить только знаешь!..

— Фиеза!..

— Бей, говорю, бей!..

Кофта злобно пошла буграми. Губы мокрее глаз. А зрачок вот-вот выпадет… И голос уже в кухне:

— Пермяки проклятые, душегубы уральские!..

Кирилл Михеич сердито посмотрел на Сергевну, подбиравшую кинутое, и прогнал:

— Не трожь!..

Устало поднимался на крыльцо Саженовых, увидал сбоку на доске кирпич, придерживающий сушившуюся тряпку, подумал: "Кирпичом бы ее, тунгутскую эту лисицу…"

Глава четвертая

ДЕПАРТАМЕНТ КАМЕННЫХ БАРАНОВ

Ночью с фонарем пришел в мастерскую Кирилл Михеич.

Старик, натягивая похожие на пузыри штаны, спросил:

— Куды?

Огонь от фонаря на лице — желток яичный. Голос как скорлупа, давится.

Кирилл Михеич:

— Сапоги скинь. Прибрано сено?

— На сеновал?

В такую темь каждое слово-что обвал. Потому не договаривают.

— Лопату давай.

— Половики сготовь.

Фонарь прикрыли половиком. Огонь у него остроносый.

— Не разбрасывай землю. На половики клади.

Половики с землей, желтые, широкие, словно коровы. Песок жирнее масла.

В погребе запахи льдов. Плесень на досках. Навалили сена.

Таскали вдвоем сундуки. Ставили один на другой.

Точно клали сундуки на него, заплакал Поликарпыч. Слеза зеленая, как плесень.

— Поори еще!

— Жалко, поди.

— Плотнее клади, не войдет.

Тоненько запела у соседей Варвара — точно в сундуке поет. Старик даже каблуком стукнул:

— Воет. Тоскует.

— Поет.

— Поют не так. Я знаю, как поют. Иначе.

Песок тяжелый, как золото — в погреб. И глотает же яма! Будто уходят сундуки — глубже колодца. Остановился Поликарпыч, читал скороговоркой неразборчивыми прадедовскими словами.

А Кирилл Михеич понимал:

Заговорная смерть, недотрожная темь —выходи из села, не давай счастье рабаКирилла из закутья, из дворца. В нашемгороде ходит Митрий святой, с ладаном,со свящей, со горячим мечом да пращой.Мы тебя, грабителя, сожгем огнем,кочергой загребем, помелом заметеми пепелом забьем — не ходи на наши пески заклянцы.Чур, наше добро, ситцы, бархаты,плисы, серебро, золото, медь семижильную,бело-сизые шубы, кресты, образа —за святые молитвы, чур!..

Заровнял Поликарпыч, притоптал. Трухой засыпал, сеном. А с сена сойти, — отнялись ноги. Ребячьим плачем выл. Фонарь у него в руке клевал острым клювом — мохнатая синяя птица.

— За какие таки грехи, сыночек, прятать-то… А?

Мыслей не находилось иных, только вопросы. Как вилами в сено, пусто вздевал к сыну руки. А Кирилл Михеич стоял у порога, торопил:

— Пойдем. Увидют.