История моих книг. Партизанские повести

— Иди ты, Топошин, к черту… а сначала объясни мне: для чего я ее гладил? Ты же индивидуально…

— Што-с?

— Зачем, говорю, "Техническая энциклопедия" тебе?… Малинники — смороденники!..

Поликарпыч обошел всю ограду, постоял за воротами и, щупая кривыми пальцами ноющий хребет, вернулся в пимокатню. Тут в тележке подъехал к навесу Кирилл Михеич. Сюртук у него был выпачкан алой пылью кирпичей, на сапоге прилипла желтовато- синяя глина.

— За городом дождь был, а тут, как сказать, не вижу.

— Тут нету.

Поликарпыч распустил супонь. Лошадь вдумчиво вытянула шею, спуская хомут.

— Видал, Кирилл? Я про бабу, Фиезу, спрашиваю.

— В Талице она гостит.

— И то слышал, гостит, говорят. Я про хозяйство, без бабы какое хозяйство?… Поди, так приехать должна скоро, письмо, што ль, ей?…

— Слопает он нас. Так и висит. И никуда от него не убежишь.

— Кто, комиссар?

— Он.

— Тяжело?

— А то нет?…

Поликарпыч пальцем оттянул задымленный табаком ус. В ноздрю понесло табаком. Старик мирно, точно из ведра, сплюнул.

— Табаку бы где-нибудь тебе хорошего достать.

А освободили подрядчика так.

Спина у Кирилла Михеича ныла. Архитектор от холода накрылся доской, и доска на нем вздрагивала. Архитектор быстро говорил:

— Сена им жалко, могли бы и бросить.

— Гвозди дергат, — сказал тоскливо Кирилл Михеич.

— Кто?

— Сторож.

Архитектор скинул доску на землю, вскочил и, топая каблуками по доске, закричал:

— Я в областную думу! Я в Омский революционный комитет! К черту, угнетатели, грабители, воры! Ясно! Я свободный гражданин, я всегда против царского правительства… Это что же такое?…

— Там разбирайся.

Старик сторож постукивал молотком. Кирилл Михеич посмотрел в щель.

— Выпрямляет.

С рассвета в ограде фермы скрипели телеги, кричали мужики, и командовал Запус. Телеги ушли. Протянул мальчишка:

— Дядинька-а, овса надо?

Остался один старик, дергавший гвозди. Шея у старика была закутана желтым женским платком, он часто нюхал и кашлял.

— Какой нонче день-то? — крикнул ему в щель Кирилл Михеич.

Старик расправил гвоздь, посмотрел на отломанную шляпку его и сунул в штаны. Кашлянув, вяло ответил:

— Нонче? Кажись — чятверг. Подожди — в воскресенье тюрмисты конокрадов поймали, во вторник я поветь починял… Верно — чятверг. Тебе-то на што?

— Выпустят нас скоро?

— Вас-та? Коли не кончут, выпустят… а то в город увезут по принадлежности. Только у нас с конокрадами строго — насмерть кончают. Не воруй, собака!.. Так и надо… Я для тебя растил? Мы хоть и в тюрьмы пришли с лошадьми, а воровать все равно не имеешь права. — Он внезапно затрясся и, грозя молотком, подошел к дверям: — Я вот те по лбу железом… и отвечать не буду, сволочь!.. Воровать тебе?… Поговори еще…

Кирилл Михеич устало сел на доски. Его знобило. К дверям подпрыгнул архитектор и, размазывая слова, долго говорил старику. Было это уже в полдень, ширококостная девка принесла старику молока. Пока старик ел, архитектор палкой разворотил щель и тоненько сказал:

— Ей-богу же, мы, дедушка, городские… Ты, возможно, девушка, слышала о подрядчике Качанове, на семнадцать церквей подряд у "его…

— Городские… — протянул старик, — самый настоящий вор в городе и водится. Раз меня мир поставил, — я и карауль. Мужики с казаками в тюрьму приехали драться, а я воров выпускай; видал ты ево!

— До ветру хотя пустите.

— Ничего, валяй там, уберут.

Девка, вытянув по бедрам руки, прямо как-то заглянула в амбар.

— Пусти меня, деда, посмотрю.

— Не велено, никому.

Архитектор ударил кулаками в дверь.

— Пусти, дед, пусти. У меня, может быть, предсмертное желание есть, я женщине хочу его объяснить. Я понимаю женское сердце. — И, обернувшись к Кириллу Михеичу, задыхаясь, сказал: — Единственный выход! Я на любовь возьму.

— Ты им лучше сапоги пообещай. Хорошие сапоги.

Старик девку в амбар не пропустил. Она взяла крынку, пошла было. Здесь архитектор торопливо сдернул свои желтые, на пуговицах, сапоги и, просовывая голенище в щель, закричал, что дарит ей. Девка тянула сапог: голенище шло, а низ застревал. Старик ругаясь, открыл дверь. Кирилл Михеич и архитектор быстро вышли. Девка торопливо махнула рукой:

— Снимай другой-то.

Засунула сапоги под передник и, озираясь, ушла. Старик объяснил:

— За такие дела у нас… — Он, подмигнув, чмокнул реденькими губами:-я только для знакомства.

— Может, мои отдать? — сказал Кирилл Михеич.

— А отдай, верна. Лучше, парень, отдай. Возьмут да и кончут, — бог их знат, какому человеку достанутся… сапоги-то ладные. Я вот гвоздь дергаю для хозяйства, тоже в цене… а тут лежит зря, гниет.

— Подводу мы в город достанем?