История царствования императора Александра I и России в его время. т.6

Между тем Плисов принес данные Германом письменные ответы, в которых профессор, приводя себе в оправданіе свою совесть, просил разсмотренія всех выраженій, действительно ему принадлежащих, (ибо в выписках из студентских тетрадей были превратныя мысли, кои он не признавал своими), людьми сведущими в политичеСКИХ науках (la révision faite par des juges compétens, versés dans les sciences politiques). Эта просьба навлекла на него новые упреки Рунича, который, объявив ему, что такой отзыв не может быть принят, приказал ему выдти. За тем, когда Рунич спросил собрате, чтоделать с объясненіем Раупаха, все члены единогласно отвечали, что надлежит позволить ему, подобно Герману, писать ответы в особи комнате; но когда Раупах вторично

явился, председатель выразил заключеніе конференціи в таком смысле, будтобы она требует, чтобы професгор вепременно отвечал на каждый вопросный пункт особо, и притом в приеутствіи конференціи. Уступая принужденію, Раупах сел в углу и написал ответы, в которых ограничился отрицаніем обвиненій, требуя времени и законных средстн к своему оправданію; по прочтеніи ответов, ему велели выдти, и тогда Рунич опять стал называть его возмутителем, бунтовщиком, оскорбившим собрате своими ответами, и, обратясь вообще к конференціи, спросил: „какой приговор сделаем по ответам профессоров Германа и Раупаха?" Одни из членов изъявили готовность подать голос; другіе, в числе коих были: Бгілугьянскій, Соловьев, Грефе и Чижов, отозвались, что они из начатаго дела не видят, в чем должно состоять их мненіе. Несколько профессоров и адъюнкт-профессоров, прелыценных надеждою получить награды, либо занять кафедры обвиняемых профессоров, безусловно осудили и Германа, и Раупаха; напротив того, профессоры: Плисов, Ржевскій, Вишневскій, Шармуа, Деманж, Чижов, Грефе, Балугьянскій и Лодій, директор учили щ Тимковскій и адъюнкт Радлов отвечали, что, не имея возможности из производства дела вывести какое-либо заключеніе о виновности профессоров, и будучи принуждены подать мненіе о тех преступленіях, в коих они обвиняются, полагают, что, судя по сделанным из их лекцій выпискам, ученіе в них содержащееся не может быть терпимо ни в каком заведеніи, и тот, кто преподавал-бы такое ученіе, не заслуживал-бы никакого доверія. Некоторые из профессоров требовали—

предоставить обвиненным все законныя средства к их оправданію.

На другой день, 4 ноября, заседаніе открылось чтеніем вопросных пунктов, заготовленных в главном правленіи училищ для Галича; а Кавелиб читал выписки из книги Галича: „Исторія философских систем», подавшія повод к обвиненію его в неверіи, безбожіи, и проч. Заметим, что Галич в своем сочиненіи излагал системы знатвейших древних и новых философов, не прибавляя к тому собственных сужденій, и по тому некоторые из членов конференціи осмелились сказать, что он не может подвергнуться ответственности за мненія людей, коих уже несколько тысяч лет нет на свете; что, как-бы эти мненія ни были ложны, профессор не мог изменить их, и что пропущенная в цензуре, печатная книга Галича служить доказательством, что в ней не нашли ничего вреднаго. Но Рунич, в ответ на эти представленія профессоров, сказал, что Галич виноват в том, что в своей книге не опровергал сих систем, и сравнил сочиненіе Галича с тлетворным ядом, или заряженными пистолетами, положенными среди неразумных детей, либо диких, не знающих употребленія огнестрельнаго оруягія. Такое сравыеніе вовсе не шло к сочиненно Галича, по которому он читал лекціи не детям и не диким, а студентам, уже проелушавшим курс философіи; но Рунич, не заботясь о верности сравненія, поставил сам себя в число этих детей или диких: „я сам—сказал он— еслибы не был истинным христіанином и еслибы благодать свыше меня не осеняла, я сам не отвечаю за свое поиолзновеніе при чтеніи книги Галича".