Когда-же Галич был призван в присутствіе, попечитель обратился к нему с столь-же длинным, сколько и неприличным увещаніем, в коем, осыпав ругательствами всех иностранцев живущих в Россіи, напомнил Галичу, что он Русскій, упрекал его в неблагодарности к месту своего воспитанія, к отечеству, Государю и Богу, и обвинял ого в неверіи и безбожіи. „Вы явно предпочитаете— сказал он—язычество христіанству, распутную философию—девственной невесте, христіанской церкви, безбожнаго Канта — самому Христу, а Шеллинга— Святому Духу". Потом, когда Галич вышел в особую комнату с адъюнктом Роговым, для написанія ответов |на вопросные пункты, и был призван Арсеньев, Рунич увещевал его, подобно Галичу, но вслед за тем стал упрекать и бранить его, называя невежею, глупцом и проч. За тем, читаны были вопросные пункты и выписки из книги Арсеньева; когда-же он сказал, что преподавал теорію статистики по печатной книге профессора Германа, изданной в 1807 году от главнаго правленія училищ и одобренной правительством,—„это не послужить вам в оправданіе—прервал его Рунич; тогда было время, а теперь другое". Обвиняя Арсеньева в открытіи величайпшх государственных тайн, Рунич и Кавелин привели то место из его книги, где говорил он о сумме выпущенных в обращеніе ассигнаций, на основаніи не только публичных актов, но и высочайших манифестов, изданных во всенародное известіе (!). В такомъже роде были и другія обвиненія, взведенныя на Арсеньева. По выходе его в особую комнату, для составленія письменных ответов, адъюнкт Рогов принес письменный ответ Галича: „сознавая невозможность опровергнуть предложенные мне вопросные
пункты, прошу непомянуть грехов юности и неведенія". По прочтеніи этого ответа, Рунич зарыдал и примеру его последовали несколыш членов; когда-же Галича призвали в присутствіе—попечитель вскричал: „после этого, могу-ли я решиться бросить на вас камень", и с этими словами кинулся обнимать Галича, называя его „заблудшею овцою", „оглашенным просветившимся", и уверяя собраніе, что такое обращеніе грешника на путь истины есть чудесное действіе благодати Вожіей, коснувшейся его сердца, и т. п. За тем, внезапно переменив тон, строго спросил Галича: „не согласится-ли он запечатлеть свое признаніе тем, чтобы издать вновь составленную им Исторію философских систем, поместив в предисловии к оной свое обращеніе и отреченіе от мнимаго просвещенія, на лжеимянитом разуме основаннаго"? Как Галич на это предложеніе не отвечал ни слова, то Рунич, поняв, что зашел слишком далеко, опять принял веселый вид и с прежним восторгом обратился к собранію- „На чтЬ нам другіе доводы?—сказал он.— Самое сознаніе г. Галича не явным-ли служит доказательством, что вредныя и опасныя ученія действительно были в здешнем университете, a следственно и во всем округе, а этого и довольно".— „А этого и довольно" — повторил он несколько раз. Потом, обратясь к Галичу, стал уверять его, что он непременно получит прощеніе. „Я сам буду ходатайствовать за вас у г. министра"—сказал он. Наконец, Галич вышел из присутствія. Призванный на его несто Арсеньев подал свои письменные ответы Руничу и был осыпан ругательствами за то, что требовал законных средств к своему оправданію. Окончив чтеніе ответов профессора. Рунич велел ему выдти, и потом предложил на
обсужденіе конференции: удовлетворительны-ли ответы Арсеньева; могут-ли книги „Исторія философских систем» Галича и „Статистика Россіи" Арсеньева служить руководствами к иреподаванію, и заслуживают-ли Галич и Арсеньев, как наставники юношества, доверіе правительства? Хотя члены конференціи изъявили по сим предметам различныя мненія, однакоже из них можно было сделать следующій общій вывод: 1) что ответ Арсееьева, судя по времени и предоставленным ему к тому средствам, не мог быть достаточен; 2) что Галич и Арсеньев, как по своим познаніям, так и по нравственным достоинствам, заслуживают доверіе правительства в качестве наставников юношества, и наконец 3) что даже и тогда, когда изданныя ими для руководства книги признаны будут негодными к классическому употребленію, они могут преподавать лекціиподругимъкнигамъ(14
): таков был истинный смысл мненія изъявленнаго большинством конферендіи; но в представленной Р^ничем в главное пранленіе училищ записке дело было изложено в ином виде, и донесено, будтобы, не смотря на сопротивленіе Балугьянскаго и других, единогласно (?), и благонамеренными, и противодействовавшими членами общаго собранія, признано:„1) Ученіе всех четырех преподавателей вредным; первыми — положительно; последними — под условіем:
.,2) Сами преподаватели неблагонадежными и опасными; первыми—положительно; последними—условно,
Далее сказано, что: „Сознаніе Галича служить