Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 полностью

Ещё раз утверждаем, что портрет, чтобы быть произведением искусства, не может и не должен походить на модель, и что художник носит в себе пейзажи, которые хочет изобразить. Чтобы написать фигуру, нужно писать не её, а окружающую её атмосферу.

Пространство больше не существует; улица, смоченная дождём и освещённая электрическими шарами, разверзается до центра земли. Солнце отстоит от нас на тысячи километров, но не кажется ли нам стоящий перед нами дом оправленным в солнечный диск? Кто может ещё верить в непрозрачность тел, когда наша обострённая и умноженная чувствительность заставляет нас подозревать проявления медиумических феноменов3? Почему нужно продолжать творить, не отдавая отчёта в нашем визуальном могуществе, которое может дать результаты, аналогичные X-лучам?

Примеров, которые подтверждают наши заявления, – бессчётное количество.

Шестнадцать человек вокруг вас в движущемся трамвае – это один, двенадцать, четыре, три: они стоят и движутся, выходят и входят, спрыгивают на улицу, пожираемые солнечным светом, потом возвращаются, чтобы сесть – устойчивые символы всемирной вибрации. А иногда на щеке человека, с которым мы разговариваем на улице, мы видим лошадь, проходящую вдалеке. Наши тела входят в диваны, на которых мы сидим, диваны входят в нас подобно тому, как и трамвай на ходу входит в дома, которые, в свою очередь, швыряются на трамвай и сливаются с ним.


Конструкция картин по-глупому традиционна. Художники всегда показывали нам вещи и людей, расположенных перед нами. Мы поместим зрителя в центр картины.

Как во всех полях человеческой мысли, недвижную тьму догмы заменил яркий индивидуальный поиск, так что нужно, чтобы в нашем искусстве академическая традиция заменилась живительным потоком индивидуальной свободы.

Мы хотим войти в жизнь. Сегодняшняя наука, отрицая своё прошлое, отвечает интеллектуальным нуждам нашего времени.

Наше новое сознание не позволяет больше считать человека центром всемирной жизни. Боль человека интересна нам так же, как и электрическая лампочка, которая мучается, страдает и кричит самыми душераздирающими выражениями цвета, а музыкальность линий и складок современного костюма для нас обладает такой же эмоциональной и символической силой, как нагота для древних.

Чтобы постичь и понять новые красоты современной картины, нужно, чтобы душа очистилась, чтобы глаз освободился от покрывала, в котором скрыты атавизм и культура, нужно считаться только с

Натурой, но не с Музеем!

Тогда все заметят, что под нашей кожей не извивается коричневый, но что там сияет жёлтый, полыхает красный, танцуют зелёный, голубой и фиолетовый, сладострастные и ласковые!

Как можно ещё видеть розовым человеческое лицо, когда наша жизнь неоспоримо раздвоилась в ноктамбулизме? Человеческое лицо жёлтое, красное, зелёное, голубое, фиолетовое. Бледность женщины, которая смотрит на витрину ювелира, радужнее всех призм драгоценностей, которые её привлекают.

Наши живописные ощущения нельзя бормотать. Мы заставим их петь и кричать на наших холстах, как звенят оглушающие и триумфальные фанфары.

Ваши глаза, привыкшие к тени, откроются самым лучистым видениям света. Изображаемые нами тени будут ярче цветов наших предшественников, а наши картины в сравнении с теми, что хранятся на складе в музеях, будут самым сверкающим днём против самой мрачной ночи.

Это естественным образом приводит нас к заключению, что не может существовать живописи без дивизионизмсд.

Дивизионизм в нашем понимании не есть техническое средство, которое можно выучиться методически применять. В современной живописи дивизионизм должен быть врождённой дополнительностью, которую мы полагаем существенной и неизбежной.

Наконец мы отвергаем обвинение в барочности, которым нас хотят сразить. Идеи, которые мы представили здесь, происходят единственно от нашей обострённой чувствительности. В то время как барочностъ означает искусственность, маниакальную и утомительную виртуозность, Искусство, которое мы проповедуем, целиком основано на спонтанности и силе.


МЫ ПРОВОЗГЛАШАЕМ:

1. Что врождённая дополнительность – абсолютная необходимость в живописи, как свободный стих в поэзии и как полифония в музыке;

2. Что всемирный динамизм должен передаваться как динамическое ощущение;

3. Что в передаче Натуры необходимы откровенность и непорочность;

4. Что движение и свет разрушают материальность тел.


МЫ БОРЕМСЯ:

1. Против патинирования и вуалирования ложных древностей;

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение