2. Против поверхностного и элементарного архаизма на основе плоских цветов, которые сводят живопись к бессильному синтезу инфантильности и гротеска;
3. Против фальшивой устремлённости к будущему сецессионистов и независимых, новых академиков в каждой стране;
4. Против обнажённой натуры в живописи, столько же приторной и гнетущей, как адюльтер в литературе.
Вы считаете нас безумцами. Мы же Примитивы новой чувствительности, полностью изменившейся.
Вне атмосферы, которой мы живём, – один мрак. Мы, футуристы, восходим к самым превосходным и сияющим вершинам и объявляем себя Господами Света, поскольку уже пьём из живительных фонтанов Солнца.
У. Боччони, К. Д. Карра, Л. Руссоло,
Дж. Балла, Дж. Северини
31. Манифест
музыкантов-футуристов
Я обращаюсь к молодым. Только молодые должны меня услышать и могут меня понять. Есть те, кто рождается старым, слюнявые призраки прошлого, боязливые криптогамы1
яда: для них – ни слова, ни идеи, но единственный приказ –Я обращаюсь к молодым, обязательно томимым жаждой нового, настоящего и живого. Поэтому за мной следуют они, доверчивые и смелые, ради дорог в будущее, по которым мои, наши неустрашимые братья, поэты и художники-футуристы, уже славно идут впереди нас, прекрасные в насилии, смелые в восстании и светящиеся воодушевляющим гением.
Вот уже год как комиссия, состоявшая из мастеров Пьетро Масканьи, Джакомо Орефиче, Гульельмо Маттиоли, Родольфо Феррари и критика Джан Баттиста Наппи, признала мою футуристскую оперу
Постановка, организованная в декабре 1909 года в Городском Театре Болоньи, принесла мне огромный вдохновляющий успех, подлую и глупую критику, благородную защиту друзей и незнакомых, славу и копия врагов.
Так, триумфально войдя в итальянскую музыкальную среду, общаясь
Действительно, в Германии после славной революционной эры господства возвышенного гения Вагнера, Рихард Штраус своим великолепным гением возводит барочность инструментовки почти до жизненной формы искусства. И хотя его гармоничная манера и искусная, сложная и броская акустика не могут спрятать сухость, меркантилизм и банальность его души, он всё же пытается сражаться и преодолевать прошлое с инстинктом новатора.
Во Франции Клод Дебюсси, художник глубоко субъективный, больше знаток литературы, чем музыкант, плавает в прозрачном и спокойном озере тонких, нежных, небесных и постоянно прозрачных гармоний. Инструментальным символизмом и монотонной полифонией гармонических впечатлений, слышимых в гамме целых тонов (новая система, но как всякая система – это добровольное ограничение), ему никак не удаётся скрыть недостаточность значения его тематики, однобокость ритмики и почти полное отсутствие идеологического развития. Это развитие состоит для него в примитивном и инфантильном периодическом повторении короткой и жалкой темы или в ритмически монотонном и нечётком ходе. Обращаясь в своих оперных формулах к затхлым понятиям Флорентийской камераты3
, которая в 1600 году дала рождение мелодраме, он ещё не дошёл до того, чтобы полностью реформировать мелодраматическое искусство в своей стране. Тем не менее, больше, чем кто-либо другой он доблестно сражается с прошлым и во многих пунктах его превосходит. В идеале сильнее его, но музыкально слабее – Г. Шарпантье4.В Англии Эдуард Элгар5
, намеренный расширить классические симфонические формы, пробуя более богатую манеру тематического развития и разнообразные вариации той же темы, ищущий сбалансированные и созвучные нашей сложной чувствительности эффекты не в обильном разнообразии инструментов, но в разнообразии их комбинаций, содействует разрушению прошлого.