Ив Сен-Лоран

В эту эпоху «богема» конца 1960-х годов проживала закат золотого века, погружаясь в воспоминания об экстравагантном прошлом: безумные годы «Ла Мамунии»[457], завсегдатаями которого были Жозефина Бейкер[458]

и Морис Шевалье[459]. Американские миллиардеры тогда влюбились в этот город. Миссис Тейлор, богатейшая наследница, приплыла из Соединенных Штатов на яхте, а затем верхом на муле доехала до города, чтобы руководить работами в своем имении посреди парка в четыре гектара. Великая эра восходила к 1950-м годам: Пьер Бальмен дал незабываемый праздник в отеле «Ла Мамуния»; Али-Хан[460]

и Рита Хейворт влюбленно гуляли по базарам; Эрих фон Штрогейм[461] снимал здесь фильм «Тревога на юге», а Хичкок — «Человек, который слишком много знал». Говорили, что сады «Ла Мамунии» вдохновили его на фильм «Птицы». Фернандо Санчес, друг, с которым они познакомились в 1954 году в Париже, вспоминал: «Я собирался в Танжер, это было то место, откуда я начал свою марокканскую жизнь. Пьер и Ив прибыли другим маршрутом. Все в итоге очутились в Марракеше… Мы мечтали об историях в духе „Тысячи и одной ночи“, где мавританские короли похищают принцесс. В 1969 году Марракеш переживал свою последнюю турбулентность. Американский архитектор Билл Виллис вспоминает, что „туризм еще не вторгся в город. Он был потрясающе чистым“». Прибыв из Рима в октябре 1966 года по стопам Поля и Талиты Гетти[462]

, чтобы провести два месяца отпуска в Марракеше, он с тех пор никогда не покидал этот розовый город, где оформлял дома миллиардеров руками местных ремесленников.

Марракеш, райский сад, был настоящим приключением. «Это был золотой век. Восток. Прекрасные ужины. Люди в кафтанах. Домашняя прислуга, оркестры в садах. Атмосфера „Тысячи и одной ночи“. Мы были без ума от Вагнера, бродили по абрикосовым полям, устраивали пикники далеко на природе, — эмоционально вспоминал Пьер Берже, — Мы находились в пейзажах Альма-Тадемы[463] или Бенжамена Констана[464]

. Конечно, это был совершенный декаданс». Пьер Берже, не отказывавший себе в удовольствии любить то или иное место ради его особенных обитателей, цитировал людей списком, блистая эрудицией: «Мы встречались с Полом и Талитой Гетти; с Ирой Белин, племянницей Стравинского, русской художницей, которая рисовала костюмы для Луи Жуве; с Биллом Виллисом».

Ив Сен-Лоран, наоборот, никого не цитировал, кроме самого себя: «У меня все еще были проблемы со страхом во время показа коллекций, но там было весело. Нас было мало. С нами были „Роллинг стоунз“ и очень красивые женщины. Мы ездили на велосипедах. Я никогда не был так счастлив, как в те времена. Именно тогда я встретил Талиту Гетти. Позже ее жизнь превратилась в трагедию из-за опиума». Пьер Берже сентиментально добавлял: «Талита Гетти выглядела как картина Бёрн-Джонса[465] или Данте Габриеля Россетти[466]. Прекрасная женщина». Это высказывание тем более удивительно, что для Пьера Берже только хорошо одетые люди могли быть достойными внимания, особенно внимания кутюрье. Как объясняла Лулу, Талита стала для Ива воплощением той сексуальной свободы, какой он давно себя лишил. «В нем есть что-то очень добропорядочное, провинциальное. Талита обладала очарованием эфемерных людей, как Роми Шнайдер например, но в более энергичном варианте. Она была очень чувственной, очень секси. У нее был красивый акцент. Казалось, что Иву хотелось бы броситься ей на шею, но внезапно заболевала голова. Наконец-то он нашел кого-то еще более свихнутого, чем он сам».

Талита Гетти, родившаяся на Бали от родителей голландского происхождения, жила в Риме и проводила свой отпуск в Марракеше, во дворце, где ужин (не менее чем на пятнадцать персон каждый раз, с танцорами, акробатами и фокусниками) никогда не подавался в одном месте. «Я хотела бы жить в Турции среди ковров, чтобы на каждом из моих диванов были подушки для мечтаний», — говорила эта красивая чужестранка. Жанлу Сиефф фотографировал ее для журнала Vogue в обнаженном виде со спины, прикрытую распущенными волосами. Она воплощала «современный романтизм», который завладел журналом. Отныне девушки казались невесомыми, на фотографиях как будто улетали куда-то. Они жили среди недоразобранных чемоданов, в вечном психоделическом странствии. Один из журналистов обобщил: «Они носятся по миру, убеждая всех, что любят жизнь, и в то же время помня, что жизнь ужасна; что на земле есть и чудеса, и ужасы; что никто не имеет права ни верить в данную свыше истину, ни навязывать устаревшие условности».