Ив Сен-Лоран

Клод и Франсуа-Ксавье Лаланн — два художника, с которыми Ив Сен-Лоран познакомился у Диора, они работали возле Фонтенбло, в местечке Ури. Их дом — это сверхъестественный заповедник. Их руки создавали летавших лошадей, обезьян за столом и разных ирреальных животных, казалось, они были наделены жизнью. От яиц-кроватей до книжного шкафа-бегемота, они заменяли серую реальность странным и уютным миром. Сен-Лоран всегда был их другом и клиентом, никогда не расставался с баром, который они сделали для него, как и со знаменитыми овцами или с зеркалами, обрамленными бронзовыми ветвями, будто их оторвало от узловатых деревьев из фантастического леса. Платье-слепок никогда никем не заказывалось, но в 1969 году Клод Лаланн украсила его коллекцию аксессуарами: шляпы — листья бамбука, браслеты — бабочки с золотыми крыльями, ожерелья — губы, взятые с рисунка рта кутюрье. «Он бог в состоянии релакса, — говорил о нем Франсуа Лаланн. — Ив не заставляет людей пресмыкаться. Он тиранит их по-своему». Более интуитивная, Клод Лаланн признавалась со скромностью застенчивой женщины: «Мы много не разговариваем, но я знаю, что мы понимаем друг друга. Он погряз в черной глубине, из которой ему сложно выбраться. Она всегда была. Конечно, в те времена это было менее заметно. У него внутри всегда была боль. Он родился таким, это глубокое отчаяние парализует его».

Ив Сен-Лоран — свидетель этих бурных времен. Его мода выражала то притяжение, то отталкивание от смерти, игру с ней: эту игру он знал уже давно, а его эпоха предлагала свою оригинальную версию. Червь был давно в яблоке. Прошло два года. Достаточно для того, чтобы чудеса ЛСД стали «пауками на пластроне моего смокинга» (как пел Генсбур в песне «Отравленный человек»). Такое путешествие обычно оканчивалось сильными наркотиками и передозировкой. «Пожалуйста, сестра Морфин, преврати мои кошмары в сны… Милый кузен Кокаин, положи свою легкую-легкую руку мне на голову», — пели «Роллинг стоунз». Время пророков завершилось, началось время мучеников. «Битлз» распались. Погиб Брайан Джонс[492], чью память «Роллинг стоунз» отметили концертом в Гайд-парке (250 000 зрителей). Группа

Doors воздала ему должное, раздавая публике 3 июля 1969 года стихотворение Джима Моррисона, посвященное «человеку-ангелу».

Нырни в бассейн,Масляный и горячий,

Где МарракешПод водопадом

Белой бури.Где же этот дикарь?В поздний полдень

Он станет монстром ритма.

Лулу де ла Фалез присоединится к Иву в 1972 году, чтобы работать в его модном Доме, который она с тех пор никогда не покинет. Она станет его музой, Саломеей 1970-х, дочерью Вавилона, искрящейся от украшений и колдовства, одной из тех женщин, от кого можно защититься, либо сбежав от нее, либо полюбив. В 1969 году ей был двадцать один год, Иву — тридцать три. Лулу жила в Нью-Йорке и фотографировала для журнала Vogue. Диана Вриланд обожала ее. Она рисовала тканевые принты для Хальстона, жила у Джо Юлы, «шикарного гуру», американского Кристиана Берара, чья квартира занимала всю западную сторону 54-й улицы и была похожа на белую пещеру, увешанную, как гербами, портретами его муз. Лулу, которой он открыл Америку, от Скалистых гор до Санта-Фе, в своем кабриолете марки «Плимут», удивляла его каждую минуту. «Восхитительный беспорядок. Что-то вроде прерафаэлитовой мечты!» Лулу эпилировала брови по примеру Марлен Дитрих, красила волосы в красный цвет. Когда Лулу танцевала, она порхала. Ее чемоданы всегда были обвязаны веревочкой. Невозможно было понять, скрывает ли ее сумка бриллиантовый браслет королевы-матери или английскую булавку. Из платка она могла сделать четыре разных наряда. Она начинала одеваться в три часа дня, чтобы появиться вечером в вихре браслетов, ожерелий, серебряных поясов с Кингз-Роуд, все зависело от того, чувствовала она себя мужчиной или женщиной, феей или денди, голубым ангелом или красным демоном.

Фернандо Санчес, который тогда рисовал для Revillon «белье с мехом для кинозвезд», встретил ее на вечеринке у иллюстратора Антонио Лопеса[493]: «Я приехал из Марракеша. Я знал ее мать, которая уже была для меня легендой. Фиолетовые бархатные брюки, цветочный венок на голове — это была Лулу. Она выглядела как фея из ирландской сказки, представляла собой все самое удивительное. У нее была аура. Ее излишества меня потрясали. Наша дружба стала крепче в Париже, на площади Фюрстенберг. Много необычайных вещей случилось в той квартире. Лулу принадлежала к мифологии экзотики».