Ив Сен-Лоран

Как только Лулу выдавала сверхъестественный стиль, Ив Сен-Лоран придавал ему форму. Он придумал для нее платья пацанки из панбархата, «мягкие одежды с фиолетовым и медным оперением» для маскарада у Этьена де Бомона, а еще поло из джерси и большие брюки с отворотом. Вся эта одежда представляла театральную страсть к 1920-м годам, когда Париж был еще «ночной леди».

Лулу знала, как импровизировать с украшениями. Она сооружала браслет из защипа для скатерти, украденного в монастыре. Ее шея иногда была исполосована ссадинами из-за ожерелий, но она только добавляла еще. Она звенела украшениями, вся была в цвете, в кораллах, с викторианской цепочкой на шее, с голубыми драгоценными камнями, в зелено-оранжевом тюрбане с лазуритом, с застежкой-драконом, найденной на блошином рынке. Это умение смешивать идеи и цвета она унаследовала от бабушки по материнской линии. Безумно влюбленная в балеты «Русских сезонов» и близко общаясь с Дягилевым, леди Берлей была единственной женщиной, которую допускали на псовую охоту в Ирландии. Она ездила верхом в куртке из оленьего меха и в индийском тюрбане и могла прийти в оперу с корзиной для овощей. Леди носила свои вуалетки так же естественно, как и садовые перчатки, благодаря которым она содержала один из самых известных розовых садов в Англии. Она комбинировала наряды экономным и роскошным способом, вырезая их из сари, купленных во время дипломатических поездок в Непал. «Первая хиппи», — называла ее Лулу, тоже большая поклонница активных ножниц.

Фактически с раннего детства Лулу была очарована поведением Максим, тогда продавщицей у Скиапарелли. «Она шла по грязи в своих золотых шпильках. Я восхищалась ею. Всякий раз, как она приходила, господин Жан начинал ворчать. Он не выносил, что она была такой высокой и худой, и говорил, что она грешила ради приключений. Я ее плохо знала и защищала». Максим царила в послевоенном Париже, о котором мечтал молодой Ив Матьё-Сен-Лоран в те времена, когда листал журнал Vogue

. Назначенная светским «послом» Скиапарелли, часто принимаемая в семействах Ноай и Полиньяк[495], Максим была самым удивительным цветком премьер и балов, где она появлялась под руку с Юбером Живанши. Максим жила в Нью-Йорке, правила в художественно-литературной среде, на своих ужинах вокруг средневековых блюд регулярно привечала Уорхола, Бьянку Джаггер[496], Глорию Свенсон[497]

(ее невестку). Опьяненная этими бесконечными ночами, когда на дивах тлели соболя, Лулу прибыла в серый Париж, который она нашла провинциальным. «Одетая в гигантские брюки клеш, я выглядела подозрительно — женщина-зулус, а здесь дамы носили килты».

Лулу, молодая инженю, говорившая на «французском языке своего детства», добавила к своему странному поведению еще и ядовитую откровенность: «Никто не говорил по-английски. Когда Фернандо сказал мне „Ив и Пьер“, я решила, что это Пьер Карден». Она разбудила фантазию Сен-Лорана, чьи линии Rive Gauche были довольно строгими, на грани аскетизма. Лулу позировала фотографу в квартире Фернандо на площади Фюрстенберг. За ее спиной мы можем различить фотографию Пьера Була, где Зизи Жанмер и Ив разговаривают, или же фотографию «Поцелуй» от 29 января 1962 года, сделанную в день первой коллекции.

Уже прошло восемь лет. Стараясь омолодиться, дух города состарился. Баленсиага закрыл двери своего модного Дома, по-рыцарски простившись с эпохой, которая была совсем не в его стиле. «До сей поры никто не посмел бы спросить меня, а не приходит ли мода из Италии или Соединенных Штатов, — говорила Габриель Шанель. — Мы потеряли свое место, потому что моду придумывают мужчины». Она одинаково воевала как против мини-юбок, так и против длинных платьев и смотрела недобрым взглядом на других кутюрье. «Курреж? Вы мне рассказываете о том, что есть самого уродливого в Париже! Пако Рабан? Он металлург!»[498]. Париж становился брюзжащим. Пока Париж обижался на всех, замкнувшись в себе, конкуренты совершенствовали свои промышленные достижения, что в 1970-х годах сделало славу продукции made in Italy. Prȇt-á-porter

продвинул свои марки: Карл Лагерфельд («Хлоя»), Эммануэль Хан[499], Черрути[500], Соня Рикель. «Лицензии» (пуловеры, галстуки, плащи, нижнее белье) принесли королевское состояние Кардену, Феро[501]

, Торренте[502], Шерреру[503] или Эстерелю[504] (одиннадцать тысяч точек продажи на пяти континентах). Пьер Карден стал бизнесменом, который жаждал разнообразия: производство мужской одежды составляло две трети его общего оборота, он собирался открыть «Зал Кардена».