Ив Сен-Лоран

Во всем мире мечта хиппи утонула в темной памяти потерянного поколения, которое обменяло закаты и гитары на ремне на ударные ритмы настоящего рок-н-ролла, вертолет и черные джинсы. Любовь — это секс, крупный план — на ширинку; конверт грампластинки — в центре скандала в этом году: «Липкие пальцы». Последние 33 оборота от «Роллинг стоунз» — это приглашение в ад. В январе 1971 года в журнале Rolling Stone Джон Леннон набросал мрачный портрет Америки: «Это всегда одно и то же. Вся разница в том, что мне тридцать и что многие люди носят длинные волосы. Ничего не случилось, мы просто постарели. Мы отслужили свое, именно так, как нам и обещали. Они продолжают делать то же самое: продавать оружие в Южную Африку, убивать негров на улице. Люди живут в той же нищете, с теми же крысами, которые бегают по ним. Все то же самое. От этого хочется сблевануть, вот и все. Я открыл глаза. Сновидение окончилось». В том же году в фильме «Отрыв» Милош Форман

[548] издевался над американским конформизмом: конгресс Ассоциации родителей потерянных детей скатывается к вечеринке с марихуаной… Невдалеке от этих вольностей бродила смерть. Она забрала прекрасную Талиту Гетти, подгадав передозировку в ее удивительно красивой ванной.

Ив Сен-Лоран нашел свой путь. Свой край. Свой предел. Избыток внешности. Переодевание мира. Он уточнил свой стиль, как Диор нашел его в свое время в оптимизме послевоенного периода: «Мы прощались с эпохой войны, военной формы и женщин-солдат. Я рисовал женщин-цветов с мягкими плечами», — вспоминал великий модельер. В 1947 году он хотел забыть «отвратительную» моду времени оккупации: «Слишком короткие юбки, слишком длинные пиджаки, слишком толстые подошвы и, прежде всего, уродливые вихры в духе фонтанжа[549]

, висящие надо лбом и спадающие на спины парижанок как гривы. Короче, стиль зазу, родившийся, без сомнения, как вызов хмурой тоске оккупации и властям режима Виши»[550].

Разве не в 1946 году женщины получили право голосования? Это именно то, чему Ив Сен-Лоран отдал дань уважения в виде трагической и смехотворной мистерии женщины, которая одевается в мужской пиджак, украшает себя перьями и подбирает юбку, чтобы пройти по грязи как королева.

В 1971 году Ив Сен-Лоран предложил женщинам заново создать свое прошлое. В этом приключении он одновременно и модельер, который руководил ими, и, наконец, любовник, кому они мечтали принадлежать. «В то время женщины имели особый шарм, возможно, из-за беспокойства мира мужчин, из-за мечтаний и героев», — сказал он в интервью журналу Elle

в 1986 году. Новая мода под названием «Освобождение»? «Никогда женщины в кино и на фотографиях не были такими привлекательными, потому что они выглядели свободными, решительными, счастливыми. Возможно, еще и потому, что они ждали от завтрашнего дня чудесного будущего, и это ожидание светилось в глазах. От этого у них весело щелкали шпильки, они с восторгом удивлялись шелку, краскам, им хотелось одеваться и нравиться. Они совершенно не заботились о моде с большой буквы. Как и я».

Наконец-то он занял позицию и принял этот разрыв с обществом, чем был так же сильно удивлен, как и оскорблен. «Думаю, слово „скандал“ не слишком сильное, но я опечален и польщен». И все же он продолжал верить в свое чутье: «Картина „Олимпия“ Мане вызвала когда-то такую же реакцию». Не без неловкости иногда он чувствовал необходимость окружить себя тем или иным референсом, без которого он сам как художник очень часто обходился. Эдуард Мане ведь сказал однажды: «Это следствие искренности художника, когда он придает произведению такой характер, что оно выглядит как протест, в то время как живописец думал только о том, как бы передать впечатление. Он просто стремился быть собой, а не кем-то другим»[551]. Ни одна из критических статей, касавшихся Сен-Лорана, не обсуждала крепкую подкладку его костюмов или вытачки брюк, нападали на дух коллекции. В результате этих атак все взорвалось, как при семейных сценах. Сен-Лорана всегда любили за то, кем он не был, а в 1971 году стало трудно любить его, кем он был. Это побуждало его идти против всех, не изменяя себе. Тем временем пресса аплодировала «храброй плиссировке» Жака Грифа, «простой моде» Теда Лапидуса[552] и «успокоительным» костюмам от Диора из бело-голубой шерсти.