Ив Сен-Лоран

«Эта коллекция заложила основы моды на ближайшие двадцать лет», — сказала Палома Пикассо. Острее, чем край блейзера, краснее, чем тесьма, которая подчеркивала пиджаки, как линия помады, оказался взгляд мужчины. «Я думаю, что после явного желания раствориться в массе или укрыться в анонимности униформы люди теперь предпочитают выделяться, выходить на сцену, чувствуя себя звездой. И демонстрировать свой пол. Парни отращивают себе бороду, а девушки хотят выражать свою женственность». Эту идею он будет развивать в яростном стремлении к совершенству. Этот человек с обнаженными нервами всегда будет биться против посредственного, против невыносимого спокойствия. Если бы оно было повсеместным, это означало бы его смертный приговор. «Это не я изменился, а мир. И теперь он не перестанет меняться, мы обречены постоянно пересматривать свои способы видеть, чувствовать, судить. Определенность, спокойствие, чистая совесть — с ними покончено. С элегантностью то же самое. По какому праву группа старых бородачей присваивает себе полномочия указывать, во имя элегантности, что хорошо, а что плохо?» — спрашивал модельер в интервью с Клод Берто (Elle

).

Прошло время, на этот раз Сен-Лоран, работавший, по словам Лулу де ла Фалез, в духе «кинореальности», сделал свою отвергнутую коллекцию еще более живой: «Это одна из самых молодых коллекций, которые я когда-либо делал. Это результат воспоминаний. (…) У меня всегда перед глазами видение моей матери в этом платье». На руинах исчезнувшего мира Иву чудились женщины Орана, которые когда-то первыми завлекли его в разноцветный мир зрелищ, где красный — это, в первую очередь, цвет лака для ногтей, а реальность — постоянное кино. С тех пор он не переставал искать и находить эти чары в своем особом общении с женщинами, кем он руководил, толком не зная их. Вирна Лизи[553]

позаимствовала зеленый лисий мех из коллекции для съемок в ремейке «Дочь землекопа». Коллекцию представляла Мария Кимберли[554]

, позируя в черном вечернем смокинге с ярко-красной розой в волосах и «со всеми этими аксессуарами, которые уже, казалось бы, давно исчезли» (Paris-Match

). Кутюрье добавил: «Надо воспринимать эту коллекцию с юмором и без предвзятости. На этот раз мужчины будут довольны».

Хотя Ив Сен-Лоран и не обращался ко всем, его заклинания затрагивали тех, кто разделял его одиночные битвы. Надолго затаившись в подполье, они выбрались на свет, со своей губной помадой, со своими платьями и париками. Жившие в интернатах при церковных школах, они любили переодеваться в Жанну д’Арк или Белизу из «Ученых женщин» Мольера. Педагоги или инструкторы днем, соблазнители вечером, они любили Сен-Лорана, потому что он стал первым модельером, заявившим себя как импресарио для гомосексуального сообщества. Этот мужчина, как и они, был сформирован женщинами. Этих капризных, ветреных, одиозных, ошеломлявших существ он знал лучше всех. Ив Сен-Лоран, эстет, очарованный притонами, кабаками и тюрьмами, покорил свою аудиторию. В эти времена появился своего рода негласный «клуб» Сен-Лорана, его члены нацепляли на свои атласные пиджаки маленькие звезды со стразами в виде инициалов YSL. Это логотип вполне реальной группы, которая не видела себя ни в одной партии, какой бы возмутительно подрывной она ни была. Они были скорее ближе к тайному обществу высокой культуры левого берега Сены — к Барту, Фуко, чем к бородачам в бюстгальтерах, выходивших на демонстрации с транспарантами FHAR (Гомосексуальный фронт революционного действия)… Каждый из них сам по себе был партия.