Читаем Ив Сен-Лоран полностью

Ив Сен-Лоран не запускал моду, а «перетряхивал» ее, брал из того, что есть. В интерьере он действовал так же. И все же он был одним из первых состоятельных людей в Париже, собиравшим мебель и элементы домашнего декора времен 1920–1930-х годов. «Были Карл, Элен Роша и мы», — говорил Пьер Берже, вспоминая, как купил две вазы Дюнана[602] в середине 1960-х в галерее Жанны Фийон, полудиван Рульманна[603]

и большую лакированную картину Дюнана у Жака Деноэля. 1972 год ознаменовал взлет интереса к 1930-м годам: Эйлин Грей[604] возвели в Лондоне в ранг «пионера дизайна», состоялась аукционная распродажа Дусе[605]
: Ив приобрел два табурета от Миклоса, табурет от Легрена, стол от Эйлин Грей. На биеннале антиквариата некоторые исключительные предметы декоративно-прикладного искусства продавались дороже мебели XVIII века. Стиль 1930-х становился для café society 1970-х тем, чем был стиль Людовика XVI в 1950-е годы, — показателем социального достатка. Впрочем, роскошь 1930-х годов утверждала себя в качестве последней провокации. Роскошь 1972–1974 годов стала для многих убежищем: будущее закончилось. Франция открыла для себя ретромоду, так что вскоре многотиражные газеты публиковали статьи о феномене «ретро»: «Везде фильмы, пластинки, платья, постеры, барахло — все это яростная тяга к прошлому… Волна коллективного сожаления сметала роскошь прошлых времен, настоящую или придуманную, реальную или воображаемую. Шок от будущего превратился в безумие по прошлому»[606]
.

Но Ив Сен-Лоран умел распознавать «дух» вещей. Для него было делом чести отыскать предмет, имевший символическую ценность, близкую его страхам и увлечениям: «У меня страсть к предметам, представляющих птиц и змей, а в жизни эти животные меня пугают», — скажет он двадцать лет спустя. Он также чувствителен к рисунку и линии предмета, как Пьер Берже к его ценности. Вот кресло-кобра от Эйлин Грей, поднос Дюнана в форме свернувшейся змеи, а вот и удав, поддерживавший консоль Шере. Квартира на улице Вавилон была декорирована Жан-Мишелем Франком[607]: оригинальные панно и стеклянные бра, лестница с хромированными перилами, строгие формы в союзе с естественным или замысловатым материалом, коровья шкура или чешуя камбалы, известковый туф или инкрустация из соломы. Его профессиональными сообщниками были Альберто и Диего Джакометти, они создали для него железные модели мебели в узловатой форме, а также Кристиан Берар или Эмилио Терри[608]

— все кумиры Ива Сен-Лорана. Внимательный к использованию материалов, этот декоратор отдавал предпочтение вневременным формам, почти мужским, иногда массивным, как, например, сундуки из дуба. Он уменьшал мебель до нужных объемов (кресло-куб из сикоморы, U-образный журнальный столик), как Ив Сен-Лоран сводил одежду к линиям с тем же чутьем к роскоши. Модельер тоже любил упрощать, правильно сочетая материал и функцию, пространство и форму. Сен-Лоран, «парижанин из Алжира», и Жан-Мишель Франк из семьи немецких евреев — «чернослив в серой фланели», как называли его недоброжелатели, оба родились не в высшем обществе и все же считаются сейчас одними из последних наследников аристократического французского вкуса. Они боролись за высокий уровень с особой требовательностью, которая была обострена недостатком происхождения. «Мы работаем не с сантиметрами, а с миллиметрами», — говорил Жан-Мишель Франк.

Большая гостиная Ива и Пьера, напоминавшая студию Жака Дусе, провозглашенная журналом Fémina в 1925 году «храмом современного искусства», стала почти легендарным референсом. Разница была только в том, что Дусе просил Легрена поставить в рамку Пикассо, а Ириба[609] — подправить картины Мане. Он умел окружать себя современными художниками, выдвигая требования, которые некоторые люди находили вульгарными. Однажды он попросил Массона[610] добавить птицу на одну из его завершенных картин. Но именно он стимулировал рождение декоративно-прикладного искусства, и ему льстило, что он всегда был первооткрывателем талантов. Пьер Берже и Ив Сен-Лоран не имели призвания к меценатству в этой области, и коль скоро они собирали мебель Эйлин Грей, то делали это, забыв предостережение того же самого Жака Дусе: «Прошлое ничего не производит, кроме теней». С этого момента они больше не покупали картины современных художников, последним был Энди Уорхол, которому Ив заказал свой портрет, как и многие другие красавчики и жены бизнесменов, готовые заплатить 70 000 долларов, чтобы их воспроизвели на холсте в серии из четырех раскрашенных изображений.

Перейти на страницу:

Все книги серии Mémoires de la mode от Александра Васильева

Тайны парижских манекенщиц
Тайны парижских манекенщиц

Из всех женских профессий – профессия манекенщицы в сегодняшней России, на наш взгляд – самая манящая для юных созданий. Тысячи, сотни тысяч юных дев, живущих в больших и малых городках бескрайней России, думают всерьез о подобной карьере. Пределом мечтаний многих бывает победа на конкурсе красоты, контракт с маленьким модельным агентством. Ну а потом?Блистательные мемуары знаменитых парижских манекенщиц середины ХХ века Пралин и Фредди станут гидом, настольной книгой для тех, кто мечтал о подобной карьере, но не сделал ее; для тех, кто мыслил себя красавицей, но не был оценен по заслугам; для тех, кто мечтал жить в Париже, но не сумел; и для всех, кто любит моду! Ее тайны, загадки, закулисье этой гламурной индустрии, которую французы окрестили haute couture.

Пралин , Фредди

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное