Читаем Ив Сен-Лоран полностью

Воспоминания о квартире на площади Вобан затмились декором новой квартиры. Что осталось от эпохи коллекции «Мондриан»? Заметим, что птица Сенуфо все еще была на месте, как и стол Ээро Сааринена[611], но Ив уже ввязался в свои «поиски потерянного времени». Он хотел воссоздать прошедшее время через воспоминания, которые он коллекционировал. Кстати, любимой комнатой Ива была вовсе не та комната-музей, а большая белая гостиная с видом на сад, которая выглядела как увеличенная копия его комнаты на площади Вобан. В гостиной книжные полки занимали почти все стены. У него был свой особый способ хранения книг вместе с соответствующими фотографиями и предметами. Именно здесь все его божества нашли свое место: Мария Каллас, Энди Уорхол, Кристиан Диор, Франсуаза Саган, Пэт Кливленд, принцесса Матильда, Ле Клезио[612], Колетт

[613], Рене Кревель[614], Виолетта Ледюк, Лили Брик[615]
, Луи Жуве, Митца Брикар, Людовик II Баварский. «Каждая ниша — это декорация», — объяснял позже Ив Сен-Лоран в одном интервью. Например, позади фотографии Мари-Лор де Ноай с Натали Барни[616] он ставил книги о своих друзьях, в том числе о Бераре. Акварели Кристиана Берара и Бакста (включая эскиз костюма для «Саломеи») были приставлены к Жироду, Прусту и Кокто, на которого намекала еще и трубка для курения опиума… Фотография Каллас стояла рядом с обложкой «Береники» Расина из школьной серии Classiques Larousse, уцелевшей с лицейских лет. Книги о Марокко — рядом с портретом маршала Лиоте
[617]. За большим диваном он разместил бар и двух баранов Лаланна. На кофейных и журнальных столиках стояли разные шкатулки, резак для бумаги из слоновой кости, фотографии в рамке, бронзовые статуэтки, берберские украшения, арабские кинжалы.

Именно здесь он принимал парижских гостей. В это время Ив еще был очень близок к Карлу Лагерфельду, с которым открывал Париж 1955 года, во времена клуба «Фиакр». Карл жил в квартире на площади Сен-Сюльпис, где менял дизайн четыре раза за последние десять лет. «Молочный богатей», прямой наследник состояния владельца Gloria Milk, всегда жил как князь. В двадцать три года он уже разъезжал на собственном «роллс-ройсе». Этот энергичный человек разделял с Ивом многие увлечения. «Париж — страна людей без гражданства, — говорил этот гамбуржец чистого разлива. — Инстинктивный интеллект — это ключ к городу». Как и Сен-Лоран, Карл перелистал массу довоенных журналов Vogue

, любил Брассаи[618] и Арлетти, а когда-то посещал кинотеатры Сен-Жермен-де-Пре. Они проводили выходные вместе на побережье Нормандии.

На самом деле Карл Лагерфельд был скорее ближе по характеру к Пьеру Берже: та же энергия жить настоящим временем, то же стремление к порядку и власти, то же сожаление, что он не прирожденный художник. Карл Лагерфельд — блестящий стилист. Кроме того, он рисовал быстрее, чем скользила его тень. Это наемный солдат Высокой моды, чей успех в Доме Chloé был образцовым, все же не смог достичь славы Ива Сен-Лорана. Не из обидчивости ли в день, когда бутик Rive Gauche переехал на площадь Сен-Сюльпис, он решил съехать?! Лагерфельд был приговорен к вечному бегству, у него не было своего модного дома. В это время его имя было известно только людям его профессии, которых огорчали или веселили его экстравагантности. «Комизм Карла не имеет границ, — смеялась Палома Пикассо. — Я, например, видела его в Сен-Тропе в купальнике образца 1900 года и в сандалиях на черных лаковых каблуках, а он никогда не был Аполлоном! Я помню, однажды в Милане он был в красных сапогах. Люди хотели нас линчевать. Итальянцы — ведь такие мачо! Иву никогда не нужно было вытворять подобное. У него были все издержки славы — он был известным, слишком известным. Этой славы он добивался, чтобы отомстить унижениям своего детства. Ив — король».

Именно благодаря сомнениям и рефлексиям Ив Сен-Лоран внешне держался со спокойствием суверена: «Состояние души? Всегда то же самое. Я не меняюсь! Больше простоты, больше правды. Мне нравится, когда женщина развивается, а не постоянно меняется, рискуя потерять себя». Эта удобная и воздушная белая матроска с ремнем была в 1962 году, а потом в 1969-м, но только тогда уже вся черная, рассекавшая надвое бюсты андрогинов Монпарнаса. «Я сделал все это давным-давно. Это классика моды вообще и классика Сен-Лорана в частности. Мне захотелось повторить», — говорил он, напоминая женщин, которые вдруг нашли в своем гардеробе старую тунику Rive Gauche, и они будут носить ее «до бесконечности», думая, что если одеваться как молодые — это самый верный способ как можно быстрее состариться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Mémoires de la mode от Александра Васильева

Тайны парижских манекенщиц
Тайны парижских манекенщиц

Из всех женских профессий – профессия манекенщицы в сегодняшней России, на наш взгляд – самая манящая для юных созданий. Тысячи, сотни тысяч юных дев, живущих в больших и малых городках бескрайней России, думают всерьез о подобной карьере. Пределом мечтаний многих бывает победа на конкурсе красоты, контракт с маленьким модельным агентством. Ну а потом?Блистательные мемуары знаменитых парижских манекенщиц середины ХХ века Пралин и Фредди станут гидом, настольной книгой для тех, кто мечтал о подобной карьере, но не сделал ее; для тех, кто мыслил себя красавицей, но не был оценен по заслугам; для тех, кто мечтал жить в Париже, но не сумел; и для всех, кто любит моду! Ее тайны, загадки, закулисье этой гламурной индустрии, которую французы окрестили haute couture.

Пралин , Фредди

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное