Ив Сен-Лоран

Ему был нужен спектакль. Облако черного муслина — модель «Эва Перон». У нее три минуты, чтобы все сказать: худое тело декламировало и колыхалось. Чем больше оно трансформировалось, становилось округлым, раскачивалось, играло в Восток, тем больше менялось лицо. «Мы умели сами делать себя красивыми, нам никто не был нужен, — объясняла Николь Дорье. — Затем появились визажисты». От титула визажиста Хосе Луис отказался сразу: «Я приукрашиватель, обманщик. Моя роль? Следовать за магией одежды, уважать взгляд, жест, раскосый глаз цыганки, которая кокетливо прогуливалась в красной юбке. В день коллекции каждая хотела быть самой красивой. Между ними было молчаливое понимание. В этом модном Доме не нравилось „милое“ и „красивое“. Образцами были, прежде всего, Ава Гарднер и Рита Хейворт. Брови и рот были четко прорисованы. Иногда Сен-Лоран делал мне рисунок. Иногда Лулу говорила мне: „Посмотри на эту девушку, ты сделаешь из нее Марлен, а из этой Джильду“».

Вроде бы неподвижная рука бежала по бумаге. «Дорогие мои, я в своей постели, сочиняю для вас истории», — как будто говорил он женщинам. Рисунок выглядел как написанный текст. Он мгновенно вызывал в памяти воспоминание о той или иной встрече. Вот испанская женщина машет веером. Вот мечтательница в белом тюрбане небрежно прячет руки в карманах шаровар. Вот кокетка звенит браслетами и надеется привлечь внимание. Если Ив Сен-Лоран и был самым копируемым из всех кутюрье, все же его экспрессия осталась неподражаемой.

Потом по обе стороны эскиза появлялись пометки: «Одалиска. Тюрбан из хлопка, арабеска. Блузка из ярко-розового муслина. Ярко-зеленый атласный пояс. Белая юбка из глянцевого хлопка с разноцветными арабесками. Нижняя юбка из голубой тафты. Кашемировая шаль». Эти заметки не объясняли рисунка, как и рисунок не иллюстрировал заметки. Линия и движение соединялись в одно: браслеты, ожерелья, палантин с персидскими узорами, соломенные туфли с золотым плетением, тюрбан одалиски, драпированный на манер Лулу. «На фотографиях можно увидеть, что я не была красивой. Движение убирало мои недостатки», — рассказывала Анна Павловски. Он первый кутюрье, кто дарил несовершенным моделям блеск с помощью целой палитры ухищрений. «Обман, — говорил он, — часть соблазнения».

Гром аплодисментов и криков «браво» заполнил зал. С 1976 по 1982 год продажи одежды Высокой моды у Сен-Лорана практически умножились на три: с 11,4 до 31,6 млн франков. Количество покупателей осталось стабильным. Линия prêt-à-porter выросла настолько, что универмаги отказались от «эксклюзивных» моделей. Увеличились продажи клиенткам. В некоторые сезоны модный Дом не может удовлетворить все заказы.

Мода текла в его венах как наркотик, от которого он впадал то в депрессию и отчаяние, то в эйфорию. «Я внезапно ощутил себя старомодным, а не свою моду. Раньше я развлекался, когда делал театральные костюмы, но вот уже три сезона, как я развлекаюсь до безумия, занимаясь своей профессией».

Он стал Сен-Лораном. Тело больше не отталкивало ткань, а следовало за ней, как будто прирученное невидимыми руками. Мадам Фелиса показывала фотографию: «Посмотрите внимательно, Вы думаете, что это платье? Нет, просто кусок ткани, который набросили на манекенщицу и задрапировали ее, скрепив булавками, чтобы обозначить форму и точные складки. Он такой — господин Сен-Лоран».

Диор давал платьям маленькие прозвища. Для Ива Сен-Лорана слова «ожидание», «встреча», «свидание» означали моменты, предшествовавшие платьям, — моменты суматохи, безумия и любви, которые объединяли кутюрье с его модным Домом. Его мода вибрировала вместе с ним, любила его до безумия и всю себя отдавала ему. Он увлекал всех в головокружительную жизнь варварского племени, где матери рожали девочек, чтобы принести их в жертву на алтарь славы. «Открытия, которые дает моя работа, очаровывают меня. Я не знаю большей экзальтации. Сколько раз стоял я, беспомощный, отчаявшийся, перед черным занавесом привычки, сколько раз этот занавес разрывался, и я тут же замечал неограниченные горизонты, которые доставляли мне самую большую радость и, смею сказать, настоящую гордость в жизни». С 1976 по 1977 год все спешило, летело, становилось легче. Модели, казавшиеся еще вчера геометрическими фигурами, вдруг оживали, и журналисты моды называли их «фольклором», а на самом деле это была техника кроя, совершенно чуждая школе Диора, где все было основано на правилах и структуре.