Ив Сен-Лоран

Бывший ребенок, умело рисовавший в стиле разных художников, хорошо знал, что, достигнув славы, теряешь свои иллюзии. Он больше не мог проецировать себя в будущее с тем особым энтузиазмом, который всегда спасал его от скуки. О Живанши, в чьих мастерских было выполнено первое платье Ива Сен-Лорана еще в 1954 году, он теперь говорил следующие слова: «Я нечасто листаю журналы, но некоторое время назад в одном из них обнаружил фотографию белого брючного костюма, с завязанной узлом блузкой из моей последней коллекции Высокой моды. „Потрясающе!“ — сказал я себе. Я посмотрел подпись: это был костюм от Живанши. Он даже использовал ту же самую ткань фирмы Abraham для блузки». Король задыхался. У него не было легкомысленности Шанель, которая знала, что ее модели вряд ли можно легко скопировать, и говорила: «Для меня копия — это успех. Нет успеха, когда вас не копируют и когда вам не подражают»

[674]. Давление славы увеличивалось. Модный Дом насчитывал всего 245 человек служащих, но в действительности на него работало более 10 000 человек во всем мире. «В отрасли Высокой моды, — говорил Пьер Берже, — мы первые. В prêt-à-porter

мы первые. По лицензиям мы в тройке лидеров, вместе с Диором и Карденом»[675].

Лицензии множились, но Пьер Берже следил, чтобы не уронить рейтинг имиджа и имени Ives Saint Laurent. «Имя как сигарета: чем больше вы затягиваетесь, тем больше она сгорает, и остается только окурок. Короче, надо уметь отказываться от лицензий. Мы не будем делать шины марки Ives Saint Laurent

, хотя мне это предлагали в Соединенных Штатах». Отныне ему всегда нужно будет превосходить самого себя. Его моделями будут дочери огня; коронованные пленницы, бросавшие вызов демону; королевы, чья судьба была обречена на порочные праздники. Он говорил о персидских гравюрах, утверждая, что видел их «как сквозь вуаль». Быть больше, чем Сен-Лоран!

Американский доктор, который, как говорила Лулу, «исцелил меня за пять дней от гепатита», прописал кутюрье витамины, инъекции препаратов. «Я вам делаю инъекцию чистую или жесткую?» — спрашивала «мадам по уколам», Пчела, как звали ее Лулу и Ив. Чего бы он не сделал, чтобы «дрейфовать по морю иллюзий»?! Кто умел принимать эффектные позы для фотографов, замирая между вазой Дюнана и букетом лилий, совершенно иначе выглядел у себя, в модном Доме. Самый любимый его фотопортрет: вот он, всегда в движении, уточняет складку, расправляет драпировку, глядя в зеркало своей студии, превращенной в восточный базар, где, как только он приносит свои рисунки, необычайный ветер пролетает по тканям и свистит в коридорах, манекенщицы и первые швеи мастерских бегают туда-сюда. «Он делает наброски. Он раскладывает их на полу. Он зовет всех первых швей, чтобы показать им рисунки. На следующий день он просит вас что-то выбрать, но прекрасно знает, к каким эскизам кто из нас склоняется», — вспоминала первая швея Фелиса. В отсутствие Сен-Лорана все останавливалось. Он приходил и выпрыгивал из самого себя от возбуждения, раскрывал свою авторитарную, требовательную натуру. Она выливалась в ткани. Он взрывался, высвобождал всю свою силу, сбегал из тюрьмы, которую сам же и построил, против которой он мог бороться, только укрепляя ее стены каждый день. Ведь первые сердца, какие он рисовал в тринадцать лет, были перечеркнуты черными полосами. В день дефиле Ив устанавливал в примерочной кабине распятие со свечами вокруг. «Он принимал себя за тореадора. Я сказала: „Будь осторожен, ты сожжешь мои шляпы!“» (Лулу). «Это немного похоже на арену, — говорил он позже, — манекенщица — бык, а кутюрье — матадор. Очень сильные эмоции»[676].