Ив Сен-Лоран

Он использовал свое физическое разрушение как усилитель ощущений. Рафаэль Лопес Санчес вспоминал: «Мы были в состоянии общей экзальтации. Было жарко. Мы сидели на неудобных стульях, но были охвачены восторгом. Он опьянял нас своей креативностью. Богатый и знаменитый, он все еще шел на риск. Тут не надо быть специалистом. Мода — не искусство, но он сделал ее искусством». Все эти краски он видел уже давно. Они возникали перед ним, когда он вроде бы их забыл, когда ничего не получалось. Где он? Напрасно искать этот мир теней и метаморфоз. Все фальшиво, и все правдиво… Мы хотим понять человека, а он исчезает, оставляя после себя только ткани. Постараемся разобраться в этой ситуации, сложной, как театральная машинерия. Все началось со слухов с октября 1976-го по март 1977 года. В марте иностранная пресса осаждала кутюрье в его студии, чтобы, как сказал один из его родственников, увидеть, «как двигается труп». Немецких журналистов в срочном порядке отправили в Париж. Пьер Берже приводил их в студию, открывал дверь и кричал: «Ив, подвигай рукой, чтобы показать, что ты не умер». Но сплетни быстро распространялись по Парижу, и в день вернисажа в Центре искусства Бобур, во вторник, 31 марта 1977 года, прошел слух, что «все кончено». Это было бы неважно, если бы в этом году Ив Сен-Лоран не давал бы так много интервью: Le Point, CBS, Women’s Wear Daily, Elle и

Observer, которая в заголовке даже объявила: «Ив жив!» В New York Times

Энтони Бёрджесс[677] посвятил девять страниц модельеру: «Всё об Иве».

Где же, среди каких теней, роившихся около 5-го дома по авеню Марсо, прятался он, тот человек, который позволял распускать о себе такие слухи? В ночь своей «смерти» он столкнулся с Паломой Пикассо в «Семерке»: «Если бы я был твоим отцом, я бы мог оставить все, но, пойми, у меня есть мой модный Дом…»

Противоречивые свидетельства раскрывали основные грани характера модельера. Как будто у него была не одна правда, а множество. У каждого свидетеля было свое видение этого человека, какое он считал единственно верным. Шанель любила добавлять к своему бедному детству в Оверни вторую злобную тетку. «Была только одна, и она была очень доброй», — говорили знавшие ее.

Ив Сен-Лоран любил себя, только когда страдал. «Ив — актер с измученным, ободранным нутром. Но он не променяет эту свою роль за все золото мира. Он необычайно рад быть тем, кто он есть, а не господином Дюпоном с нормальной жизнью. Он делает то, что хочет», — подтверждала Бетти Катру. В этот период он несколько раз проходил курс лечения в американской клинике предместья Нейи. Его сестра Брижит, которая жила по соседству, приходила к нему дважды: «Ему давали много успокоительного. Он был не в состоянии говорить». Но она все же призналась: «Ив всегда был депрессивен. В 1976 году ничего особенно не поменялось. Я всегда виделась с ним, когда он этого хотел. Ведь нас отдалили от Ива с самого начала. И потом, я думаю, от нас многое утаивали». Эти слова были явно нацелены на Пьера Берже.

Именно с Бетти Катру он любил «делать глупости», как его Гадкая Лулу. Они провели вместе две недели в клинике. «Мы были там по одним и тем же причинам — передозировка кокаином и алкоголем. О таком отдыхе можно было только мечтать! Мы были как маленькие избалованные дети. Вообразите забаву: у нас был доктор, очень впечатленный Ивом, который был в благоговейном восторге от всего, что тот говорил. Можно было умереть со смеху от всего, что нас окружало! Это было время беспечности. Мы могли говорить что угодно, делать что угодно. Ив посылал мне маленькие записки через санитаров. Мы говорили себе: „Быстрей бы! Выйдем и начнем все заново!“»

В том же году Пьер Берже покинул их «семейный дом» на улице Вавилон. «Однажды одна капля переполнила чашу терпения». Пьер Берже вспоминал роковую дату 3 марта 1976 года. «Был алкоголь, затем кокаин, затем нейролептики. Ив с тех пор так и не вернулся к жизни». Лулу прокомментировала: «Тогда Ив принял себя за Каллас, оставленную Онассисом. Он отомстил блеском своего таланта и все более красивыми коллекциями, нашел опору в искусственных источниках энергии. Время пролетело очень быстро, он поставил себя в такие условия, что физически невозможно было жить. Вместо того чтобы стареть, он позволил себе предаться пороку. Ив мифологизировал свой образ пьяницы, аристократа, поп-звезды, обманутой женщины. У него была тяга к физической немощи. Он любил строить из себя клошара, сам себя изуродовал и всегда говорил, что в конечном итоге закончит как старуха, сидящая на своем ящике с вином». «Я оставил Ива не из-за кого-то другого, но из-за самого себя, чтобы спасти себя, — говорил Пьер Берже. — Ив начал жить в режиме самоуничтожения, чему я не хотел быть свидетелем. Это было время, когда он обожал „Семерку“, ночные клубы. Это была его жизнь». 3 марта Пьер ушел, унося в себе боль унижения и горя. «Ив был несправедлив к Пьеру», — сказала одна из близких знакомых.