Ив Сен-Лоран

Чего бы только не сделал Ив Сен-Лоран, чтобы разорвать этот «черный занавес повседневной привычки»! Он ходил все медленнее, а иногда казалось, что ничего ему не подчинялось: ни дергавшийся рот, ни немевшие от алкоголя ноги, ни тело, которое еле держалось на ногах. «Плохие годы», — говорил один из его мнимых близких, тут же впадавший в приступ немоты, как и все имевшие отношение к клану.

Но тайна может быть и совсем в другом. Страдание для Сен-Лорана — это всего лишь средство желать еще большего страдания, чтобы услышать каждый раз: «Ив, ты сделал это снова!» Он нуждался в борьбе и не находил ее нигде, кроме как внутри самого себя. Точно так же, как звезды пишут себе письма или, как случается с дивами, бывший любовник превратился в шофера и заказывает праздник на целый ресторан, чтобы они могли представить, что там, за стенами, их ждет толпа, — так и он дарил себе спектакль собственного исчезновения. «Я помню показ Rive Gauche в апреле 1977 года. Все говорили, что он умер, а он был там, как возродившийся из пепла. Все эти слухи сильно разгневали его», — говорил один свидетель. В то же время все эти истории имели для кутюрье особую притягательность. «Mоя смерть, в конце концов, оставила меня равнодушным, — говорил Ив улыбаясь. — Что было действительно неприятно, так это все эти люди, в том числе и друзья, которые открывали дверь студии, чтобы проверить, жив я или нет».

Эти слухи только добавляли романтики персонажу. Он провоцировал мрачную жницу для того, чтобы приручить ее. С этого момента Ив использовал весь свой арсенал: побеги («Ив сбежал с кухонным ножом!»), погони по Парижу, шантажи самоубийством, заявления прессе, для которой он стал этаким вариантом святого Лаврентия, написанного Тицианом для венецианской церкви Санта-Мария-деи-Джезуити, где святой лежит голый на решетке среди красных и золотых языков пламени. Ив Сен-Лоран не зря говорил: «Венеция — это мой город».

В этом году он идентифицировал себя с Людвигом из одноименного фильма Висконти, с оставленным королем, который заперся в своих пустынных замках, чтобы жить свободным и искать счастья в невозможной любви. Довольно эксцентричная жизнь этого короля была без рассуждений принята его министрами. Говорят, что этот баварский государь брал себе любовников среди слуг. В приступе безумия Ив писал любовное письмо одному человеку, сопровождая билетом на самолет для лирической и секретной поездки дуэтом в Баварию, которая никогда не состоится. Лулу предупреждала получателя, кто был внешне похож на Пьера Берже: «Не надо ездить туда. Пьер устроит скандал!»

Теперь он мечтал о белых лошадях, ледяных горных пиках и бесконечных тирадах, какие произносил актер из фильма Висконти, игравший любимого артиста короля, которого Людвиг довел до истощения, признавая его только в роли Ромео. «Вы станете моим другом, вы будете единственной звездой моего театра». Чувствуя невозможность жить повседневной реальностью, Ив Сен-Лоран нашел себе двойника, еще одно зеркало, через него он хотел пройти и потеряться в нем. Он не обманывался, он хотел сохранить иллюзию, что верит всему, становясь каждый раз персонажем, который отвлекал от самого себя и помогал играть собственный спектакль, быть единственной звездой театра. Ему нужна была вся сцена или ничего.

Как и все склонные к депрессии, Ив Сен-Лоран думал, что он в мире один, он единственный кутюрье, способный обновляться, никогда не разрушая того, что по-настоящему любил. «Я ненавижу моду», — говорил он английской газете Observer

, хотя знал, что только мимолетное состояние души может заставить его занять такую позицию. «Каждый раз, когда это необходимо, надо ставить все под сомнение. В моде никогда нельзя ошибаться. Мы не можем позволить себе роскошь попасть в точку через три или четыре года. Всегда нужно быть в прямом контакте с внешним миром. Кутюрье должен уметь чувствовать все, что происходит, и все, что будет происходить, и передать это. Я сам себе сплел веревку, чтобы повеситься. Я бы хотел заниматься модой только тогда, когда захочу, но я связан по рукам и ногам моей коммерческой империей».

Ив приобрел себе приют в новом здании на авеню де Бретейль. Эта студия как будто нависала над Парижем, ее обустройство он доверил Жаку Гранжу. «Он позвонил мне и сказал: „Я хочу атмосферу а-ля Антониони“. Поначалу студия была едва обставлена: мебель ар-деко и клубные кресла. Пришли представители фирм. „Мне нужно, чтобы это было мое убежище, чтобы я мог быть здесь один. Мне нужно больше свободы… Я прихожу сюда, чтобы писать. Это стало для меня необходимостью, своего рода терапией. Я пишу книгу, которая будет опубликована весной. Это книга обо мне, где я почти не буду говорить о моде. Это для меня самое важное на данный момент“».