Ив Сен-Лоран

Как и в коллекциях обуви, созданных им для Кристиана Диора — на утреннее, дневное и вечернее время, — Роже Вивье продолжал свои вариации вокруг верха обуви: союзки, подъем стопы и разнообразие материалов. Модели «Оленье копыто», «Лавандовый цвет» из крокодильей кожи и «Золотая трещина», каблуки «Полишинель», «Петушиный гребень» и «Шок» (1959), который вызвал шквал разгневанных писем, потому что эти каблуки рвали ковры… Во многих моделях Роже Вивье довел свои фантазии до крайности: персидские сандалии, шпильки «Арлекин», туфли из голубого сатина с острова Родос или же зеленые туфли «Минарет» — все они были превосходно декорированы в духе райских садов XVIII века жемчугом, кружевами или даже перьями зимородка. Все эти волшебные туфельки напоминали о легендарном Эльдорадо, с россыпями золота и кораллов, жемчуга и хрусталя. Эти туфельки из легенды замечательно подходили для платьев Сен-Лорана из царства «Тысяча и одной ночи», поэтому они назывались «Ночь Багдада», «Ночь Исфахана», «Тегеранская ночь», «Ночь Гренады» или же «Ночь Венеции».

Все же некоторые критики волновались: шарм новой коллекции напугал публику своей экзотикой. Вот что писали: «…слишком сложные прически, тяжелая бижутерия, крикливый макияж. Тела лишены женственности, а головы тонут в сложном убранстве и выглядят как пародия на женственность… Сен-Лоран даже водрузил вечерние юбки на обтягивающие брюки тореадоров с вышивкой. Эти модели созданы с большой фантазией, но в этой фантазии наблюдается странная смесь мужского и женского»[229].

На смену праздникам café society

пришли престижные танцевальные вечера. Дебютантки появлялись там одетые в белые платья а-ля Версаль, c жемчужным венком на фиксированном шиньоне. Увы, «Обманщики» постарели. Проклятая молодежь с бульвара Сен-Жермен-де-Пре превратилась в сытую буржуазию. Теперь ей нужен был карьерный рост, Гонкуровская премия или Почетный легион. Теперь у этой «молодежи» было свое мнение, своя квартира, свой номер социального страхования и собственная чековая книжка банка. «Читали ли вы книги, о которых говорят? Вам нравится Брамс?» — говорила юная девушка в тесном черном платье, передразнивая свою мать. Забыты облегающие брюки-корсары, балетки и распущенные волосы. Теперь молодая девушка — серьезная выпускница. «Моя мама не хочет, чтобы я слишком часто ходила на вечеринки, она боится, что мне сделают ребенка». Она пьет не виски, а фруктовый сок, носит жемчужное ожерелье поверх шерстяного жакета-двойки, читает роман «Прекрасная француженка» Альбера Видали[230] про некую историю любви в лесу Фонтенбло. Она ходит в кино, чтобы увидеть фильм Дониоля-Валькроза

[231] «Слюнки текут», сгорает страстью к режиссерам и говорит «божественно» вместо «сенсация». Чего ей не хватает для счастья? Всего лишь парня. Она слушается советов журнала Elle

: «Если девушка смеется, она прекрасна», «Холеные женские руки — руки будущей невесты». В начале шестидесятых годов Франсуаза Саган больше не заставляла молодых девушек мечтать. Новая красотка — это та, которая показывала миру насупленную физиономию по поводу неслучившегося счастья, скорее физиономию разведенки, чем замужней женщины.

Правда, и Ив Сен-Лоран — уже не тот молодой человек, кто удивлял публику летающей трапецией. Его заявления стали неоднозначными: «Нет, я не влюблен. Нет, я не думаю о браке»[232]. Пресса гонялась за звездами: летом 1959 года произошел разрыв между Бернаром Бюффе и Пьером Берже, что дало пищу для сплетен на страницах скандальных газет. Творческих людей теперь судили не за то, что они создали, а за то, кем они были. Ив Сен-Лоран больше не соответствовал ожидаемому имиджу современного модельера.

Пресса прославляла платья Живанши, «легкие в носке», и черные костюмы Баленсиаги. Наконец, Шанель взяла на себя инициативу кутюрье-вдохновительницы. Прославленная мадемуазель смотрела со всех обложек журналов. «Утонченная, умная, строгая и прекрасно воспитанная, обаятельная, сердечная — вот слова, которые приходят в голову, когда ее коллекция скользит мимо вас на дефиле. Этими же словами хочется описать идеальную женщину, ту женщину, какой хотелось бы стать»[233], — писала Элен Лазарефф.